Волосы. Иллюстрированная история - Сьюзан Дж. Винсент

Далее в песне остроумно рассказывается, что золотоволосые наставят мужу рога, рыжие опасны, а брюнетки умные, но притворщицы. Это был не просто набор женоненавистнических стереотипов, а универсальный комический принцип, так как существовали баллады похожего содержания, где повествование велось от лица противоположного пола. Так, например, относящаяся примерно к тому же времени баллада «Темная борода для нее» (To Her Brown Beard) наставляла женщин, как выбрать мужей: с песочными волосами ревнивы, рыжеволосые склонны слишком много тратить на выпивку, а мужчины с темными волосами верные, добрые и любящие[14].

В той или иной форме такая система представлений просуществовала вплоть до XVIII века и даже дольше: некоторые книги по медицине по-прежнему содержали сведения о гуморальной теории и ее отношении к цвету волос[15]. Особенно долго «истины» внешности оставались неизменными в сфере народного знания, этой повседневной области, где наставление встречается с развлечением. В 1796 году женский альманах сообщал своим читательницам о значении волос, указывая, что их цвет и текстура являются признаками, прямо указывающими на нравственные качества. Рекомендации, которые он предлагал для расшифровки характера, таким образом, содержали правила, согласно которым черные гладкие волосы как у мужчин, так и у женщин означают мягкость, постоянство и душевную теплоту, в то время как черные вьющиеся волосы указывают на пьянство, сварливый характер и влюбчивую натуру. У мужчин длинные рыжие волосы «означают хитрость, ловкость и лукавство», а в женщинах — острый язык, тщеславие и «нетерпеливый и вспыльчивый характер»[16]. Хотя этот материал, возможно, был включен в сборник почти на тех же основаниях, как гороскопы в современных периодических изданиях — стандартная рубрика, которую читают, но не обязательно берут на вооружение, — сам факт его включения указывает на отчасти сохранившуюся привязанность к стереотипам о внешности.

Благодаря работам первого генетика Грегора Менделя, в XIX веке наследственность получала все большее признание как механизм, с помощью которого формируются и передаются физические характеристики, а теория естественного отбора Дарвина связывала эту наследственность с долгосрочным успехом или неудачей в противостоянии угрозам окружающей среды. Однако наука того времени также исследовала другие направления, которые, вместо того чтобы разорвать старые связи между внешностью и сущностью, усиливали их. Одним из таких направлений была френология. Полагая, что как размер, так и форма различных участков мозга определяет наши умственные возможности и моральные качества, а череп повторяет форму заключенного в нем органа, френологи утверждали, что точное толкование шишек и выступов головы позволяло читать личность, словно открытую книгу (ил. 0.4). В тандеме с этой новой наукой физиогномика также получила новый импульс в XIX веке[17]. Хотя эти идеи практиковались на высоком уровне специалистами, они функционировали на низовом уровне как часть герменевтики «здравого смысла», с помощью которой обычные люди интерпретировали и классифицировали свой социальный мир. Вместе френология и физиогномика повлияли на представления о расе, преступности, девиации и превосходстве. Их применение к волосам очевидно: внешний вид волос человека был показателем его или ее характера — эта идея систематически находила отражение в литературе Викторианской эпохи.

Ил. 0.5. Объявление XVIII века, рекламирующее «Краску принцев», подходящую как для мужчин, так и для женщин. В нем говорится, что она особенно эффективна против таких уродств, как седые и рыжие волосы

Несмотря на свою долговечность, наука о внешности оставалась неточной. Тона и оттенки волос были многочисленны, и можно было бы до бесконечности анализировать приписываемые им широкие значения. Кроме того, на каждого человека, который соответствовал правилу, было столько же тех, кто служил исключением. Однако на удивление последовательным было отношение к рыжим волосам. Хотя оттенки могут входить и выходить из моды — на поверхности текущего культурного дискурса, — в каждой эпохе прослеживается непрерывная нить рассуждений, в которой формулируется позиция в отношении именно этого цвета. Как ясно свидетельствуют некоторые приведенные выше цитаты, из века в век в текстах самых разных жанров комментарий по поводу рыжих волос почти всегда носит осуждающий характер. Например, в руководстве по акушерству 1612 года в разделе, касающемся выбора кормилицы, выносится следующее предупреждение: «прежде всего, она не должна быть рыжеволосой». Для пущей убедительности на полях даже помещено примечание аналогичного содержания: «Рыжеволосая кормилица нежелательна»[18]. В 1680 году лондонский врач, перечисляя в рекламе своих услуг названия недугов, которые он способен излечить, помимо списка жалоб (от лихорадки до паразитов, от спазмов до геморроя) указал, что он может изменить цвет рыжих волос. Таким образом, он подразумевал, что в лучшем случае это был физический недостаток, а в худшем — болезнь[19]. Возможно, он прописывал пациенту краску для волос — как мы увидим в следующей главе, в то время на рынке было немало рецептов и снадобий, — а может быть, рекомендовал использовать свинцовую расческу, чтобы придать рыжим волосам более темный оттенок. Возможно, рыжие клиенты обращались к нему, чтобы избежать насмешек, ведь даже обидные прозвища, связанные с этим цветом, имеют долгую историю. Еще в 1662 году в качестве общеизвестного факта упоминается «глумливое правило, имеющее хождение в Англии среди черни, называть рыжеволосую особу Морковкой». То, что автор, составитель итальянско-английской грамматики и словаря, использует это знание для объяснения другого выражения, указывает на то, что оно действительно было знакомым и уже закрепилось в языке к началу эпохи Реставрации[20]. Учитывая, что оранжевая морковь была ввезена в Англию немногим ранее в то же столетие (этот вид вывели голландские селекционеры), должно быть, и новый сорт моркови, и новое прозвище прижились очень быстро. Задорная народная «Баллада о влюбленном кучере» 1690 года, которую продавали на перекрестках и распевали в пивных, гласит: