Тайна фруктового волшебства - Светлана Петрунина

Галлус!» — Агнес обернулась и увидела, как Галлус корчится на полу в судорогах, выдавливая из глотки истошные хрипы.

Агнес оцепенела от ужаса и, как будто, покрылась бледным инеем. В тот же миг она рванула к Галлусу с воплями: «Что с тобой!? Галлус!!! Ну?! Помогите!!! Что делать?» Она пыталась поднять Галлуса, трясла его, отчаянно прижимала к сердцу, не понимая, что происходит.

Галлус жадно и тщетно глотал воздух и конвульсивно трепыхался, разрывая лапами воздух и оставляя на руках у Агнес глубокие царапины. Мучения продолжались около минуты. Внезапно его тело напряженно вытянулось, а спустя мгновение безвольно обвисло.

От чувства глубокой безысходности Агнес окоченела и перестала дышать, пожирая опухшими глазами пустоту.

Через минуту дом разорвал крик абсолютной беспомощности, и жизнь остановилась.

Прошел час, а Агнес, покачиваясь, сидела на полу и обнимала безжизненное тело Галлуса, не принимая произошедшее. «Нет… Нет… Нет… Что же так…» — нашептывала Агнес.

Это был самый чудовищный момент за всю непродолжительную жизнь Агнес. Ее сердце разлетелось на куски. Она долго не могла отпустить Галлуса из объятий, не решаясь взглянуть на него такого — другого.

Теперь Агнес осталась одна, не смотря на то, что дом кишел сотнями сказочных живностей. Галлус был последней ниточкой, связывающей ее с ощущением бесконечного семейного счастья, которым когда-то дышал этот дом. Она не помнила ничего о своем детстве, кроме этого ощущения. Теперь дом опустел окончательно.

Агнес хоронила Галлуса во дворе дома. Горе сдавливало ее сердце нетерпимой болью. Она стояла под дождем, сжавшись в комок, и смотрела на пустоту под могильным крестом. Внутри холодная сырость. «Как больно…» — тихо прошептала Агнес сама себе.

Время от времени к Агнес подбегали, подползали или подлетали сказочные сущности. Некоторые из них сочувственно смотрели на могилку и быстро возвращались домой. Даже Серпентина в этот день выползла из своего гнезда, тихо подшуршала к Агнес и туго обернулась вокруг ее ноги, а затем также тихо скрылась в траве.

В этот момент к Агнес подошел маленький рыжий мальчик, взял за руку и выразительно звонко со знанием дела произнес: «Ну вот, а я слышал, что такое уже случалось одиннадцать лет назад».

Агнес не сразу обратила внимание на слова мальчика. Несколько секунд спустя она посмотрела на него опухшими заплаканными глазами и спросила:

— Что случалось?

— Ну вот, сегодня я подслушал, как бабушка моему папе рассказывала, что одиннадцать лет назад умерла твоя мама. Ну вот, также. Таинственно…

— Как это? Откуда твоя бабушка знает?

— Ну вот, она же работала у вас в доме. Правда, совсем недолго. Пару недель всего. Тогда и умерла твоя мама.

— Веди меня к своей бабушке! — Агнес уверенно схватила Гингибери за руку. — А тебя-то как зовут? И откуда ты тут, вообще, взялся?

— Гингибери меня зовут. Ну вот, пришел погрустить. Это так печально, когда кто-то родной умирает. У меня тетя Флава умерла. Правда, еще до моего рождения. Но говорят, что была доброй, и мама грустила. А еще у меня умер хомяк.

— Очень сожалею, — хрипло усмехнулась Агнес и потащила Гингибери к калитке, ведущей в сторону городских домов. — Показывай, куда идти!

— Ну вот, вон туда!

Агнес решительно направилась по указанной тропинке, которую из-за дождя размыло, поэтому пришлось широко и высоко шагать по грязи.

Город казался одиноким и несчастным. Вода настойчиво смывала ощущение солнечной радости. И лишь странные жабоподобные существа (видимо, очередные творения Агнес) гарцевали по мясистой грязи, забавно открывая пасти навстречу дождевым брызгам. После таких хмурых дней особенно вкусно ощущается лучистое утреннее дыхание природы, чистое от смытых радости и гнева.

Через минут пятнадцать Агнес и Гингибери очутились перед симпатичным одноэтажным домиком. Он был похож на зеленый расписной пузатый гриб. Покатая крыша напоминала грибную шляпу, а выпуклые окна — стрекозиные глаза. Ножка гриба была вся исписана узорами в форме листьев и веточек.

Надо сказать, в Виридисе все дома были похожи на грибы самых разнообразных оттенков зеленого цвета. Только белоснежный четырехэтажный дом Агнес по-хозяйски вздымался над городом, как будто, ощущая свое превосходство.

Домик Гингибери был окружен низким зеленым забором. Небольшой двор выглядел весьма просто. Ничего кроме аккуратно постриженной травы и пустой собачьей будки там не было.

Агнес так хотела поскорее поговорить с бабушкой Гингибери, что сама быстро открыла калитку, мигом очутилась около входной двери и нагло зашла в дом, хлюпая грязными туфлями.

— Сынок, это ты? — раздался откуда-то из глубины дома звонкий голос.

— Мама, иди сюда! — ответил Гингибери.

Через мгновение перед Агнес появилась женщина. Одета она была в небрежный пестрый халатик, а в руках держала большую кастрюлю. Казалось, что ее большие бесцветные глаза были наполнены грустью и теплой добротой. Длинные распущенные волосы женщины были абсолютно седыми, хотя с виду ей не было еще и тридцати лет.

— Ой… Агнес, — женщина растерянно посмотрела на Агнес, а затем на кучу грязи, которую та затащила прямо на вязаный коврик, и ее широкие глаза стали еще грустнее.

— Это моя мама! — гордо скандировал Гингибери. — Ее зовут Тристис.

— Добрый день. Я — Агнес. Ну, вы, наверное, меня знаете. Я тут…

— Ой, Агнес! Как ты выросла! Ну, как же я рада тебя видеть! — Тристис подскочила к Агнес и неумело попыталась ее обнять, звонко бацнув сына по макушке кастрюлей. — Я очень сожалею, что Галлус умер.

— Спасибо, — Агнес сдержанно улыбнулась, изворачиваясь от кастрюли.

— Ну, заходи же, заходи. Я тут пирог хочу приготовить. Как раз и бабушка покушает, и муж мой — Маритус, и Флава, и Нора… Только разуйся пожалуйста, — Тристис провела Агнес через просторную гостиную на кухню и принялась агрессивно замешивать тесто.

Агнес с укором посмотрела на Гингибери, который заживо похоронил тетю Флаву. Тот, в свою очередь, молча опустил глаза.

По всему дому висели, лежали, были приклеены вязаные коврики всевозможных размеров и расцветок. Даже потолок был оклеен пестрыми вязаными ковриками. Создавалось впечатление навязчивости. Из-за ковриков иногда было непонятно, куда садиться, или куда можно наступать, а куда нельзя. Чувствовалось присутствие нездорового смысла.

— Мне бы бабушку Гингибери увидеть. Она дома? — спросила Агнес, усаживаясь за большой кухонный стол, весь усыпанный мукой.

— Дома, дома, — ответила, Тристис, все также безумно замешивая тесто. — Мама! Сюда иди! Агнес пришла!

Прошла минута. Тишина.

— Мама! Ну, кому я сказала! Агнес ведь ждет! — неожиданно грубо крикнула Тристис.

Наконец, послышались шаги и в кухню, гордо покачиваясь, зашла маленькая круглая старушка с яркими рыжими волосами. В отличие от дочери ее волосы