Воровской орден - Виталий Аркадьевич Еремин

не нашли. Ну что ж, мне уже приходилось писать, что неотвратимость возмездия — явление почти мистическое. Даже в тех случаях, когда следы преступления обнаруживаются как бы случайно, в этом есть своя неслучайность.

Спустя несколько дней на то страшное место пришли дети, нашли сломанное лезвие ножа, ключи, часы одного из преступников, свитер убитого. И обнаружили то, что безуспешно искала милиция, труп Чичкова.

ВЫРОЖДЕНИЕ

Мы сидим с Андреевой у нее дома. Я понимаю, что каждый мой вопрос причиняет ей боль. Ее отец стоит за дверью. Я слышу его дыхание. Те трое давно под замком. Но страх не проходит ни у Андреевой, ни у ее родителей, хотя, казалось бы, они отбоялись на всю оставшуюся жизнь в ту ночь, когда она пришла домой, истерзанная до последней степени. В самые страшные минуты Андреева знала, что обязательно пойдет и заявит. «Только бы остаться живой», — твердила она про себя, запоминая приметы убийц и все, что они вытворяли.

Она помогла найти убийц. Она поможет доказать их вину на суде. В течение минимум десяти лет они не будут представлять опасности для общества. Как же общество рассчитается с ней за эту помощь?

Криминолог начала века Д. Дриль писал: «Если общество не сумело предотвратить преступления, то на нем лежит обязанность вознаградить невинно потерпевшего. Такое вознаграждение было бы не только актом справедливости по отношению к последнему, но и лучшей мерой предупреждения, потому что тяжесть преступления чувствовалась бы тогда не индивидуально только его жертвой, а коллективно и солидарно всеми гражданами, которые поэтому живо были бы заинтересованы предупреждать преступления и главную их причину — вырождение народа!»

Не будет Андреевой никакого вознаграждения за все, что она вынесла. Ни материального, ни даже морального. Будет как бы продолжение тех терзаний, которые она претерпела. Сколько сил потребует одно только судебное разбирательство с (как и во время дачи показаний) изложением происшедшего в мельчайших подробностях. Уже сейчас, когда казалось бы, должна соблюдаться тайна следствия, десятки людей знают, что с ней случилось, и… смеются чуть ли не в глаза. Если б только мужчины… Женщины — тоже.

Если действия насильников не вызывают у людей отвращения, то что же это за люди?! Если таких людей среди нас множество, что же мы за народ? Не могу понять, почему изнасилование считается у нас только преступлением против личности. Это еще и преступление против нации! Против чужой, против своей — все едино. Против своей даже ужаснее. Когда совершается покушение на достоинство женщины другой нации — это оскорбление той нации. Когда же вот так уничтожается достоинство женщин своей нации — это признак вырождения.

«Иду теперь по городу, — говорила мне Андреева, — смотрю на лица мужчин и вижу: вот этот может сделать то же самое. И этот. И этот… Был бы только удобный случай. Иногда я думаю: а что же будет дальше, если жизнь станет еще тяжелее, а власть еще слабее? От этих стай не будет спасения ни на улицах, ни в квартирах».

«К ОРУЖИЮ, ГРАЖДАНЕ!»

А теперь давайте предположим. Если бы Чичков мог защищаться не дубинкой, а пистолетом. Или если бы у Андреевой в дамской сумочке лежал маленький браунинг. Или если бы те трое знали, что огнестрельное оружие у нас может иметь при себе каждый, и потому они вполне могут схлопотать пулю в лоб.

С большой долей вероятности можно предположить, что при любом из этих условий жизнь Чичкова не оборвалась бы в утробе разложившейся коровы, а Андреева не подверглась бы насилию и покушению на убийство.

Никуда нам, видно, от этого не деться. Рано или поздно придется это признать: «стайных мужчин» может держать в рамках нормального человеческого поведения только страх.

Знаю, что на это скажут: нашему народу нельзя продавать пистолеты — друг друга перестреляем. А зачем продавать всем? Как и в других странах: только тем, кто не злоупотребит предоставленным правом. Да и не нужно, чтобы оружие имел каждый. Нужно, чтобы каждый знал, что у другого вполне может быть оружие.

По этому вопросу у нас вообще путаница в мыслях. Почему-то никто не призывает запретить свободную продажу кухонных ножей. А ведь именно их применение ежегодно уносит в могилу тысячи людей. На втором месте по частоте применения такое орудие, как топор. Что же? И топоры запретить? На третьем — арма-турины и штакетины. Отменить заборы?

Убийства, совершенные нарезным оружием (но и то — незарегистрированным!), примерно на четвертом месте.

Вспомним: еще не так давно едва ли не в каждом городе можно было свободно купить не то что берданку или двухстволку, но даже малокалиберную винтовку. И никакого массового кровопролития не происходило. А сколько оружия было у населения после второй мировой войны! Но и в те годы мы друг друга почему-то не перестреляли.

Едва ли не самое распространенное преступление сегодняшнего дня — вооруженное вторжение в жилища граждан с последующим ограблением, изнасилованием или убийством. За редким исключением у владельцев квартиры или дома нет времени для того, чтобы позвонить в милицию. Они могли бы постоять за себя сами, имея разрешение на хранение оружия без права выноса за пределы жилища. Нельзя!

Для того чтобы защищаться, люди вынуждены обращаться за помощью к продавцам оружия — тем же преступникам, а купив оружие и нарушив тем самым 218-ю статью, сами становятся преступниками.

Это нравственная аксиома: если государство не в состоянии защитить своих граждан от посягательств преступников, оно обязано разрешить гражданам надежную индивидуальную самозащиту. Обязано! Если же это обязательство не выполняется, то государство объективно способствует преступному беспределу.

Да, народ заплатит, может быть, немалую цену за то, чтобы научиться цивилизованно владеть оружием. Но это будет плата за то, чтобы никто не мог безнаказанно нахамить, ударить, изнасиловать, убить. Это будет плата за ту защищенность личности, которую наша милиция сегодня уже не гарантирует и еще меньше сможет гарантировать завтра. Это будет плата за ту культуру поведения, которой иными средствами (проверено!) нам никогда, наверное, не добиться и которая нам нужна, как воздух, если мы не хотим еще больше деградировать как нация.

— Ни в коем случае!

Так восклицали сотрудники МВД, когда я заводил разговор на эту в высшей степени спорную тему. Работая над материалом, я снова спросил их. Полковники и генералы задумывались, вздыхали, не пытаясь даже скрыть, как тяжело менять им точку зрения. Ответы были разными, смысл — один: нужно разрабатывать разрешительный закон.

1992 г.

МУЖЕУБИЙСТВО