Слушай Луну - Майкл Морпурго

С берега Джим мог разглядеть, чем занят на палубе Билли. Он поднимал черно-белый флаг с черепом и костями, как делал каждое утро с тех пор, как на «Испаньоле» появилась мачта. На нем была пиратская треуголка, которую соорудила для него Мэри, и он распевал во все горло. У дяди Билли случались хорошие и плохие дни. Сегодня, судя по тому, что он был в треуголке и пел, день был хороший, а это значило, что Мэри придется полегче. Когда на Билли находил очередной приступ черной тоски, он делался совершенно невыносимым. И по каким-то причинам, которых Джим никогда не понимал, Мэри вечно доставалось от него больше всех. А ведь это она спасла его, она привезла его домой, и ее он любил больше всех на свете.

Джим так залюбовался «Испаньолой» и так погрузился в размышления о дяде Билли, что лишь сейчас заметил на борту «Пингвина», их семейной рыбачьей лодки, Альфи, который успел забраться внутрь и уже хлопотал, готовясь к выходу в море. Он отвязал лодку и погреб навстречу отцу по отмелям.

– Что это ты удумал, Альфи? – попытался возмутиться Джим, беспокойно глянув через плечо. – Вот мать тебя увидит…

– Знаю, знаю, она выдаст мне на орехи, – с улыбкой пожал плечами мальчик. – Я не успел на школьную лодку. Страшная жалость. Ты же был там, сам видел, как она уплыла без меня. Так, отец?

Джим не смог удержаться от смеха.

– До чего же скверный ты мальчишка, Альфи Уиткрофт, – сказал он, забираясь в лодку. – Ума не приложу, и в кого только ты такой уродился? Ну, раз так, лучше нам с тобой без улова не возвращаться, а не то нам обоим не поздоровится.

Выйдя в море, примерно через час они пристроились рыбачить в окрестностях острова Форманс. Альфи пришлось попотеть, выгребая против течения, идущего вдоль всего берега бухты Пентл. Пора парню передохнуть, решил Джим и пересел на весла. Он отправился проверять верши, которые расставил в прошлый раз. В них попалось в общей сложности три жирных краба – значит, один достанется на ужин дяде Билли, а два других пойдут на продажу – и один кальмар, которого можно было пустить на наживку. Альфи удалось выудить пару рыбин сайды.

– Это пойдет разве что на котлеты, – проворчал Джим, – а больше-то они ни на что не годятся. Мать сайду не слишком жалует. С таким уловом домой возвращаться никак нельзя. Надо найти макрель.

– Пошли на Сент-Хеленс, – предложил Альфи и снова взялся за весла. – Макрель там кишмя кишит, отец, – лови не хочу, вот увидишь.

На море уже воцарился мертвый штиль, на воде не было ни зыбинки, и течение быстро принесло их к Сент-Хеленс. Опасаясь сесть на камни, они шли с оглядкой; Альфи аккуратно греб к единственному песчаному пляжу на острове. Джим выбросил якорь. Несколько недель назад отсюда они вернулись с отличным уловом – с дюжину рыбин, если не больше, все крупные, как на подбор, и все поймались за несколько минут. Может, и сейчас повезет.

Потому что без везения тут никак. Макрель – дело такое. Бывает, целый день рыбачишь прямо над косяком, и хоть бы крохотная рыбешечка. А бывает, они просто наперегонки на крючки прыгают, только успевай вытаскивать – тугие, гладкие, серебристые, так и пляшут на леске. Джим помнил, как радовалась Мэри, когда они возвращались домой с хорошим уловом и, гордые собой, хвастались ей, как она обнимала их и говорила, что таких отличных рыбаков в целом мире нет.

Джим забросил леску.

– Ловись, ловись, рыбка, – приговаривал он. – Давай, клюй скорей. Ну же, будь умницей, рыбка, и тогда Мэриму снова выйдет нас обнимать, а вечером будет у нас пир на весь мир. Давай, рыбка. Ну, чего застряла? Я, пока тебя не поймаю, не уйду. Пока тебя всю не выловлю.

– Они там, – сказал Альфи, вглядываясь в воду с другой стороны лодки. – Я их вижу. Спорим, у меня у первого клюнет, отец?

Первым услышал этот звук Альфи, но не сразу, далеко не сразу. Ни один из них пока не поймал ни одной рыбины, даже намека на клев не было. Оба молчали, предельно сосредоточенные. Альфи сидел, сгорбившись над удочкой, напряженно вглядываясь в прозрачно-зеленоватую морскую воду, и из глубины ему издевательски помахивали пучки водорослей. Тут-то он и услышал чей-то зов. Этот звук сразу показался ему странным, было в нем что-то не то, что-то неправильное. Альфи оторвался от лески. Звук доносился с острова, источник его находился ярдах[1] в ста, где-то совсем недалеко от берега. Как будто негромкий плач или, скорее, хныканье. Может, конечно, это белёк. Но голос уж очень похож на человеческий.

– Ты это слышишь, отец? – спросил Альфи.

– Это чайки, Альфи, – отозвался Джим.

И правда, по берегу, вытянув шею, ковылял за матерью чаячий птенец. Малыш протяжно голосил, выклянчивая еду. Но очень скоро Альфи понял, что это не чайки издают тот плач. Чаек он знал гораздо лучше всех других птиц, но никогда раньше не слышал, чтобы чаячий птенец так кричал. Звук, который он слышал, был совсем другой – не как птичий вскрик, не как тявканье тюленьего детеныша. Хотя ведь чайки могли кого угодно изобразить, – не так хорошо, как вороны, но все-таки похоже. Озадаченный Альфи напрочь позабыл про рыбную ловлю. Две чайки, мать и птенец, поднялись в воздух и полетели прочь; птенец все так же настойчиво требовал кормежки. Пляж опустел, но звуки не прекратились. Плач слышался снова и снова.

– Это не чайки, отец. Точно не чайки, – сказал Альфи. – Это что-то другое. Послушай!

Звук доносился из какого-то места за пределами береговой линии, откуда-то со стороны не то старого чумного барака, не то огромной скалы посреди острова. Альфи был уже уверен в том, что никакая чайка, даже самая толковая, так кричать не умеет. И тут до него дошло. Ребенок! Так плачут дети! Чайки не умеют кашлять, а Альфи уже отчетливо различал надрывный кашель.

– Там кто-то есть, отец! – прошептал он. – На острове.

– Я слышу, – ответил Джим. – Я прекрасно все слышу, но это никак невозможно. Я никого тут не вижу, одних только чаек. Их тут сотни, и все на нас смотрят. Я же тебе говорил, Альфи, не люблю я это место, и никогда не любил. – Он умолк и снова прислушался. – Ничего не слышно. Нам с тобой просто померещилось, вот и все. Наверняка померещилось. Откуда здесь человеку взяться? Ни одной лодки на якоре поблизости мы не видели, а больше тут высадиться и негде, кроме как на этом самом пляже. Это необитаемый остров, нет на нем ни одной живой души. Здесь никто не живет уже многие годы, даже многие века.

Джим принялся вглядываться в остров в поисках признаков человеческого присутствия – следов на песке, предательского дымка или проблеска огня. Ему мгновенно вспомнились все байки, которые рассказывали о Сент-Хеленс. Он тут не впервые, уже исходил весь остров вдоль и поперек. Да и ходить-то почитай некуда: от одного края до другого едва ли полмили, а в поперечнике и вовсе несколько сот ярдов. Остров, весь заросший папоротниками, ежевикой и вереском, заваленный серыми камнями, усыпанный галькой, если не считать вот этого единственного песчаного пятачка, круто уходящего вверх, и великанской скалы, что прямо за чумным бараком. Сам чумной барак уже давным-давно лежал в развалинах, зияя провалами крыши и пустыми глазницами окон в обветшалых стенах. Одна лишь печная труба еще смотрела в небо.