Мятеж - Андрей Посняков

– Господине…

Божин поворотил коня, голову вскинул, увидев перед собой слугу верного, Авраама – парня молодого, но отнюдь не глупого, правда, не такого умного и много чего повидавшего, как рыжий Илмар из Ревеля, приказчик. Ну, так рыжий и постарше лет на семь-восемь…

– Ну что, Авраам, отыскался Илмар?

С сожалением пожав плечами, слуга помотал головой:

– Нет, господине, не сыскался. О том и докладаю.

Боярин хмыкнул в бороду:

– Докладает он… Нет чтоб сыскать!

– Везде искали, батюшко! – Обернувшись, Авраам истово перекрестился на Святую Софию. – Даже на Прусскую сбегали и на Федоровский вымол…

– А на Федоровский-то зачем? – удивился Божин.

– Лмар сказал – там какие-то дела. С Федотом со Щитной…

– А! – вспомнив, боярин махнул рукой. – Ну да, ну да – с Федотом. Значит, не закончил еще… жаль. А я хотел его с собой на диспут взять, на Торговую.

– На что, господине, взять?

– Диспут. Ристалище такое, словесное, при народе, – с усмешкой пояснил Божин. – Ну, как в Древнем Риме на выборах в Сенат. Впрочем, ты про это, верно, не ведаешь.

– Отчего же не ведаю, господине? – тряхнув пшеничною челкой, неожиданно обиделся слуга. – Чай, грамотен, книжки читаю. А вот Степанко – вряд ли!

– Что – неграмотен, что ли? – Боярин удивленно качнул головой. – Что ж он тогда на вече-то суется? Одних ведь денег там мало, нужны мозги еще…

– Да не дурак Степанко и грамотен, – осторожно перебил Авраам. – Только, я так понимаю, книжки-то читать ему недосуг…

– Знаю, знаю… Он ведь из этих… из шильников, да.

– Из мастеров, господине. Ох, зря мы воинов с собою не взяли. Вдруг да шильники нападут?

– Не нападут. – Запрокинув голову, боярин искренне рассмеялся. – Князь наш за такие дела живо головенку оттяпает!

– Так князь-то, господине, в отъезде – то всем ведомо.

– Экий ты осторожный, Авраам. Не князь, так княгиня в городе – а она на расправу еще больше скора.

Слуга согласился со вздохом:

– Скора, конечно… да все одно – баба! А какой с бабы во власти толк? Ох, что-то боязно мне, господине, к шильникам этим ехать. Не за себя боюся – за тебя, Данила Онфимыч! А вдруг да торговые мужики, шильники эти, что худое удумают? Князя нет, а княгинюшка для них – баба.

– Типун тебе на язык! – всерьез рассердился боярин. – Ладно, в следующий раз человек с полдюжины прихватим, а посейчас… Не домой же возвращатися?! А?

– Да я, господине, и не говорю, что домой.

Поспешно поклонясь, Авраам покусал губу. Щуплый и худенький, востроглазый, парнишка чем-то походил на мокрого нахохлившегося воробышка – вот-вот встрепенется, взмахнет крылышками, взлетит.

– Ты что там? – снова поворотив коня к мосту, Божин проследил взгляд слуги, брошенный на реку. – Знакомого кого увидал?

– Увидал, господине… – Задумчиво покивав, подросток вдруг ухватился за хозяйское стремя и, чуть прищурив глаза, попросил: – А можно я этих парней… ну, там, в лодке, знакомых… попрошу, чтоб, ежели что…

– Что – «ежели что»?! – вконец рассердился боярин. – Не надоело тебе, Авраамий, труса праздновать? Вот перетяну тебя плетью – вдругорядь будешь знать!

– Можешь, батюшко, и перетянуть, – юноша упрямо набычился. – Одначе, пока рыжего Илмара нет… и вообще никого нет… так, выходит, – я за жизнь твою отвечаю!

– Ох ты! Гляди, какой защитник нашелся!

– Так, ежели с тобой, господине, что… так меня же первого… Хоть в бега потом подавайся аль в петлю лезь.

Голос юного слуги задрожал, на серые глаза навернулись слезы…

– Черт с тобой, – подумав, махнул рукою боярин. – Лодка так лодка, делай как знаешь, только быстрей.

– Так я побегу! – Авраам встрепенулся, воспрянул, тряхнул светлой челкою. – Это Федьки рыбника лодка, дружка моего. Я только скажу, чтоб он у моста подождал… на всякий случай… Я быстро, господине… ага…

Придержав коня, Божин вскинул голову, щурясь от вдруг выплеснувшегося из-за тучи солнышка – ясного, жаркого, летнего, такого, от одного света которого, казалось, тают, словно залежалый апрельский снег, все надуманные проблемы и беды.

Словно откликаясь на светлые солнечные лучи, на зов голубого чистого неба, на мосту вдруг невесть откуда взялся народ – хотя только что ни единой души не было! А тут вдруг и мастеровые какие-то набежали, и артельщики-плотники – доски тесаные на плечах, за поясами топоры, – и рыбачки, и всякая торговая мелочь – сбитенщики, пирожники, квасники:

– Купи кваску, боярин! Не пожалеешь – вкусен квасок-от!

– Сбитню, сбитню бери, господине!

– Да ну вас!

Божин отмахнулся, подогнал коня и уже у самого Торга нос к носу столкнулся со своим оппонентом Степанкою! Тот ехал верхом, в окруженье толпы простонародья – смердов, мастеровых и прочих «шильников», как в Новгороде называли всех склонных к смуте простолюдинов, вне зависимости от их занятий.

– А! – Какой-то бледный ликом мужик, сутулый, с темным, пылающим недюжинной ненавистью взором, неожиданно ухватил боярина за полы однорядки. – Вот он, Данилко Божин, кат! Хватай его, люди, хватай!

Тут и Степанко спешился, подскочил с кулаками, ему в помощь налетели и остальные – Божин и глазом не успел моргнуть, как его уже стащили с коня, поволокли куда-то. Кинжал вытащить не дали, бросили наземь да принялись пинать ногами, разбив в кровь лицо.

Боярин пытался сопротивляться – да уж куда там, против стольких-то здоровенных рыл!

– Эй, эй! На помощь!

Авраамка бросился было обратно к Детинцу… да не смог добежать: тот самый, сутулый, с бледным лицом, проворно нагнав слугу, ухмыльнулся, выхватив нож…

– Ой, Господи-и-и! – Испуганно возопив, юный слуга наскоро перекрестился и с разбегу сиганул с моста в Волхов.

Не утонул – вынырнул да к Федоровскому вымолу поплыл ходко.

– Ну и пес с тобой! – Досадливо сплюнув, бледнолицый убийца сунул нож за голенище и, обернувшись, махнул рукой Степанке: – Да хватит уж бить! В реку боярина, в реку!

Так и сделали: раскачали бедолагу Божина на руках да с молодецким посвистом швырнули в Волхов.

– Водяному поклон передавай, хороняка!

– И русалкам не забудь тоже!

Посмеялись, глядя, как сомкнулись над боярином зеленовато-синие воды, золоченные выкатившимся на небо солнцем; Степанко испуганно оглянулся:

– А может, зря мы так?

– Ничего и не зря! – хмыкнул сутулый. – Пущай знают – вольностей новгородских порушить не дадим! Верно, людство?!

– Так, Ондрейко! Так! Верно молвил!