Брат и Брат 2 - Алексей Октябринович Балабанов

— Как жить-то будем? Зарплату уж три месяца как не платят. А ты все железы свои включаешь. — Она резко протянула руку, он прикрыл плеер. — Работать не хочешь. Воровать, что ль, пойдешь? Как отец твой непутевый. А? Морда синяя… Смотреть… тьфу. — Она в сердцах сплюнула и встала. — Одна у меня надежда и поддержка, Витенька мой, первенький. Кормилец. — Она взяла с полки альбом и пошла назад. — Не пишет, а денежки шлет. Редко, да много. Большой, видно, человек стал теперь в Ленинграде-то. — Она открыла альбом. — Ой-оть маленькие каки хорошие все. Глянь-ка.

— Да видел я.

— А ты ишо посмотри.

Идут фотографии брата, потом брата с Данилой, потом опять брата.

— Ехал бы ты в Ленинград к брату-то, а? Может, в люди выведет тебя, дурака. Он же заместо отца тебе. Тут и адрес обратный был. Фонтан… какой-то, семьдесят три, что ли? Старый, правда… Да чуть чё, людей спросишь. Чай, не бусурмане живут.

Виктор Багров — бритый, полный, слегка обрюзгший мужчина 38 лет — сидел на стуле в вальяжной позе уверенного в себе человека. На нем были дорогой светлый костюм, цветная, расстегнутая на верхнюю пуговицу рубашка и легкие удобные ботинки — не для ходьбы по осенним улицам Петербурга.

На стандартном для любого офиса столе стояла початая бутылка «Hennessy» и два стакана.

— Чечен откинулся. Надо устроить. — Человек в начале третьего десятка с абсолютно круглым лицом не смотрел на Виктора, наливая коньяк. — Он весь рынок взял. Говорит, раньше мое было. На разборке добазарились по-мирному. Наши войны не хотят. За ним поповские авторитеты. Но Чечен у всех вот где…

Витя молчал, потягивая коньяк.

— Короче, пятнадцать. — Круглый сел.

— Ты меня знаешь, — спокойно отпив, сказал Виктор. — Мои цены реальные. Пятнадцать — деньги хорошие, но за Чечена это мало. Здесь я башкой рискую. У него всегда два-три быка со стволами.

— Сколько?

— Двадцать, и десять сразу.

Круглый выдержал паузу.

— Неделя на подготовку.

— Две. Шухер поутихнет.

Круглый выпил сразу, выдвинул ящик стола, достал две пачки по пять тысяч, бросил перед Виктором.

Виктор садился в машину. У окна стоял Круглый с двумя шишкоголовыми.

— Вперед много взял, — тихо сказал Круглый. — Торчите на крыше, на глаза ему не суйтесь.

Машина тронулась с места.

Двери открылись, и на платформу из вагонов повалил народ. Одним из последних вышел заспанный Данила в стареньких брюках, доармейской болоньевой куртке, с худым рюкзаком через плечо.

У выхода его сразу же остановили милиционеры. Рассмотрели паспорт, билет и отпустили с каким-то напутствием. Он вернулся и показал им адрес на бумажке.

Данила прошел по набережной Фонтанки, разглядывая номера домов.

Поднялся по лестнице и позвонил. Никто не открыл. Он стоял и звонил.

Проходя по Невскому, Данила зашел в музыкальный магазин.

— У вас есть «Крылья» «Наутилуса»? — привычно спросил он.

— Нет, разобрали довольно быстро! — кричала продавщица из-за шума. — Но вы заходите, должны еще завезти.

Ему понравился непривычный для него ответ. Он улыбнулся:

— А есть другое что-нибудь?

— Конечно, вот «Титаник на Фонтанке» с Гребенщиковым. Есть «Отчет за десять лет». Лучшие песни в исполнении друзей.

— Сколько стоит?

— Этот шестьдесят пять, этот семьдесят.

— А… — Данила немного растерялся, продолжая рассматривать витрину.

Девушка все поняла и потеряла к нему интерес.

Темнело. Он позвонил, но с прежним результатом. В полуразрушенном пустом доме было холодно. Он сидел на полу второго этажа у освещенного дальним фонарем окна и кутался в болоньевую куртку на рыбьем меху, прижимая к себе рюкзак. Потом положил его под голову и свернулся калачиком, по-детски подтянув к животу колени. Утром он снова звонил в дверь по найденному накануне по маминой бумажке адресу. Но не было в его движениях былой уверенности. Внутренне он был готов к неудаче.

Потом он позвонил в дверь напротив.

— Кто? — истерично крикнул скрипучий женский голос.

— Я брата ищу. Напротив живет. Багров Виктор. Не знаете, где он?

Какое-то время Данила ждал ответа.

День шел к концу. Данила сидел на поребрике рядом с торгующими старьем мужиками полубомжового вида, курил. Своим далеко не свежим видом и рюкзаком он органично вписался в их ряд.

К ним вразвалку подошел совсем молодой коротко стриженный парень в спортивных штанах и черной кожаной куртке и, обращаясь к ближайшему, сказал:

— Ну что, гниды синие, сдавай по полтиннику.

Он был уже сильно пьян.

Для торговцев это, видимо, было неожиданно.

— Ты чего, сынок, я и не продал ничего еще, — сказал ближайший к Даниле мужик, торговавший ручками и шпингалетами из выселенных домов.

— Товар конфискую, — сказал парень и нагнулся, чтобы свернуть разложенные на тряпке вещи. За поясом мелькнул пистолет.

— Постой, сынок! — испугался мужик.

Данила встал, шагнул вперед и сильно ударил парня по шее. Тот ткнулся лицом в асфальт. Данила ощупал его и достал мелкокалиберный самодельный револьвер. Со знанием дела открыл его и покрутил полный барабан.

— Город — это страшная сила, сынок. Он засасывает с головой. Только тот, кто сильнее, может выбраться. И то…

— Тебя как звать-то?

Темнело, когда они подходили к кладбищу.

— Гофман.

— Еврей, что ли?

— Немец.

— А… а то я евреев как-то не очень…

— А немцев?

— Немцев нормально.

— А в чем разница?

— Слушай, ты чё пристал?

У костра сидело несколько бомжей. Пили водку. Гофман и Данила молча сели. Женщина синюшного вида протянула Гофману полстакана. Он передал Даниле.

— Погоди, — Данила развязал рюкзак. — Я тут гостинцы брату вез, да, видать, не судьба.

Появившиеся продукты вызвали оживление. Данила выпил.

— А чего вы здесь?

— Немецкое кладбище. Вроде как на Родине. Здесь предки мои лежат.