Святослав - первый русский император - Сергей Плеханов

Еще круче обходился с приверженцами старой веры венгерский король Стефан, правивший в первой трети XI века, также впоследствии объявленный святым.

Наш креститель Владимир Святославич, ставший диктатором по праву сильного, но не имевший законных прав на великокняжеский престол, поначалу следовал вере отца и даже демонстрировал неприязнь к христианству. Но элита и простой люд все-таки видели в нем отпрыска рабыни (Малуши, ключницы княгини Ольги, с которой Святослав «приспал» сына), к тому же хорошо знали об обстоятельствах коварного убийства Владимиром старшего брата Ярополка, законного наследника Святослава и легитимного верховного правителя Руси. Осознав, что преданное старине общество так и не примет его, привело Владимира к мысли о том, что с переменою веры он превратится в самодержца по божественному праву, то есть постольку, поскольку сам признал над собой высшую власть. Естественно предположить, что в его окружении нашлись люди, которые помогли отыскать ключ к такому решению. В этой связи гораздо лучше начинаешь понимать известный летописный рассказ о выборе веры Владимиром – он настойчиво искал путей легитимации своего правления. Получив божественную санкцию, узурпатор превратился в законного монарха, вся предшествовавшая история становилась как бы небывшей, а отсчет новой истории начинался с самого Владимира.

Здесь я подхожу к самому загадочному эпизоду нашей древней истории. Пришедший на смену Владимиру Святополк объявляется убийцей своих братьев Бориса и Глеба, и на этом основании ему присваивается прозвище Окаянный, что, по распространенному мнению, привело к исчезновению имени князя-преступника из восточнославянского именослова. Все на первый взгляд предельно просто. Но настораживает одно обстоятельство, давно подмененное исследователями – Святополками называют своих сыновей и много десятилетий спустя потомки Ярослава Мудрого, того самого, который сверг Святополка и изгнал его из страны. Имя того, кто заклеймен как убийца первых русских святых, носит внук Ярослава, сын Изяслава Ярославича (скончался в 1112 году, то есть почти через сто лет после своего «криминального» тезки), в той же ветви Ярославичей еще через три поколения появляется новый Святополк (умер в 1190 году); праправнук Ярослава – потомок другого его сына, Всеволода, также носит имя «святоубийцы» (умер в 1154 году). Только после этого Святополки исчезают из великокняжеских родословных. Следовательно, окаянство того первого Святополка было установлено не раньше середины XII века.

Теперь о самом прозвище великого князя, получившего престол в силу старшинства и совершенно не имевшего мотивов для устранения соперников – их просто не могло быть в политической ситуации, сложившейся после смерти Владимира. Даже если бы он и в самом деле оказался братоубийцей, вовсе не обязательно было пригвождать его к позорному столбу истории столь энергичным определением. Мало ли было братоубийц до и после него! Тому же Владимиру, предательски убившему старшего брата, законного государя, это не помешало удостоиться причтения к лику святых.

Ответ на эту загадку может дать аналогия с двумя византийскими императорами, также увенчанными бранными титулами (присвоили их, разумеется, хронисты, жившие после смерти этих государей). Я имею в виду Юлиана Отступника (IV век) и Константина V Копронима, правившего с 741 по 775 год. Первый известен тем, что попытался уравнять древнее язычество в правах с христианством. А второй, прозвище которого в буквальном переводе значит Говноименный, известен своей борьбой с иконопочитанием, грозившей утратой политического влияния церковной иерархией, а также против монашества – черноризцев он называл «мраконосителями». Не было в византийской историографии имени более ненавистного, чем этот император-иконоборец. Полагаю, что столь исступленное отношение именно к религиозным противникам, свойственное греческому духовенству (оно составляло влиятельное большинство и на Руси), продиктовало и присвоение прозвища Святополку. То был князь – противник христианства, попытавшийся восстановить позиции старой веры, бывшей духовным знаменем его деда, разгромившего могущественных противников, греков и хазар, исповедовавших родственные монотеистические религии, воспринимавшиеся на славяно-германском Севере, как идейную основу тирании. Именно поэтому Святополк и был задним числом дискредитирован как братоубийца – одних идеологических аргументов было явно недостаточно для наложения табу на это имя.

Параллельно с дискредитацией Святополка происходило массовое прославление лиц княжеской крови. Тем самым церковная иерархия как бы соблазняла представителей правящих династий возможностью посмертного блаженства. Когда это происходило? На исходе XII века. Что же вызвало столь активную фабрикацию святых? Быть может, Русь настолько прониклась новым вероучением, что благодать, снизошедшая на ее князей, поставила их в исключительное положение в сообществе тогдашних европейских монархов? Вовсе нет – аналогичный процесс происходил во всей Восточной и Северной Европе: особенно результативными оказались поиски святых королей и королев в Венгрии: не говоря уже о Стефане, сонм их пополнился целым десятком имен. Происходило то, что несколько раньше творилось у франков – в IX веке аббат Пасхазий Радберт ликовал: «Повсюду в этом королевстве имеются святые, и они побуждают один другого творить чудеса, подобно тому, как петухи на заре перекликаются друг с другом».

Теперь отвечу на поставленный выше вопрос: почему именно на исходе XII века церкви скандинавских и восточноевропейских стран дюжинами отправляли в рай давно и недавно почивших владетельных особ и одновременно чернили память реставратора язычества? Нет сомнений, что христианство потерпело поражение в борьбе за Север. Началось возвратное движение к старым верованиям не только среди народа, но и в верхнем этаже социальных структур – политическим выражением отхода от идеи единовластия была усилившаяся тяга к отпадению отдельных земель, а идейными памятниками этого периода стали «Слово о полку Игореве» (конец XII века), совершенно языческое по духу и стилистике, саги Севера.

В подтверждение своего вывода я могу сослаться и на данные археологии. Сравнительно недавно, в 1985 году, московские археологи произвели раскопки на горе Богит (Гусятинский район Тернопольской области Украины), там, где находилось святилище со знаменитым Збручским идолом. Вот их выводы: после недолгого запустения на рубеже Х-XI веков происходит новый подъем активности жречества – святилище растет, возводятся новые постройки, приносятся жертвы, появляются новые богатые вклады (источником их могли быть только владетельные княжеские дома). Пик этого подъема приходится именно на XII век, но жертвы приносятся до самого XVII столетия!

Весьма интересные факты можно почерпнуть при анализе житийной литературы. Так, житие Евфросинии Полоцкой, написанное в начале XIII века, сообщает, что героиня этого произведения, дочь полоцкого князя, родившаяся в первые годы XII века, получила языческое имя Предислава. После своего крещения она становится одной из первых поборниц христианства. Скончавшись в Киеве в 1173 году, она была погребена в Печерском монастыре, а вскоре причислена к лику святых – третьей по счету женщиной в русской церкви. Замечу, что почти одновременно сподобившиеся этой чести мать Святослава Ольга и Анна, жена Ярослава Мудрого, также принадлежали к правящей династии. Если через 130–140 лет после крещения Руси Владимиром дочери правителей княжеств принимали христианскую веру и это обставлялось такими пропагандистскими эффектами, мы вправе сделать вывод об уникальности подобных ситуаций.