Рискованная игра - Николай Чергинец

— Вот тебе и сюрприз, — вздохнул Захар.

— Подстава полная, — констатировал кавказец.

Пожилой мужчина ничего не ответил, а только провел широкой ладонью по взмокшей лысине и молча покачал головой, все еще находясь в стрессовом состоянии. В отличие от него напарник мотоциклиста времени даром не терял: он ловко наклонился и поднял с асфальта черный дипломат. Как только ценный груз был в руках пассажира, двухколесная машина резко рванула с места. В отличие от черного бьюика «хонда» пошла не по проспекту, а, обрубая хвосты, свернула в ближайшую подворотню…

— Что делаем? — растерянно спросил водитель у Валерьяновича и посмотрел на старшего товарища.

Пожилой мужчина быстро взял себя в руки и, трезво оценив ситуацию, грозно скомандовал:

— Ты с Муратом за мотогонщиками хреновыми, Захар остается на месте убийства и проконтролирует ситуацию, а я займусь черным бьюиком! Вопросы есть?

— Нет! — в один голос ответила команда.

— Тогда за дело! — натужно прохрипел шеф.

Нервно толкнув дверку, Валерьянович быстро вышел из салона автомобиля достал из кармана куртки мобильный телефон. За ним последовал Захар и тут же направился к окровавленному трупу, а иномарка шоколадного цвета моментально рванула с места и исчезла в подворотне, где минутой ранее исчезла «хонда», а вместе с ней и загадочный черный чемоданчик.

В мастерской художников на Колхозной, как по старой привычке именовала свою творческую крепость на проспекте Мира компания московской интеллигенции во главе с бородатым художником Константином Гуреевым, было многолюдно. Мастера кисти и красок собрались в этот вечер, чтобы помянуть своих приятелей Зимина и Ветрова, которые нелепо погибли в антикварной лавке Зимина. Сегодня было сорок дней, и по русскому обычаю мужики решили отметить эту прискорбную дату.

Когда в мастерскую заехал крепко сбитый мужчина лет пятидесяти, торжественная часть закончилась и поминки превратились в обычные творческие посиделки. Присутствующие, среди которых были не только художники, но и писатели, режиссеры и даже люди далеких от искусства профессий, разбились на небольшие группы в разных местах четырехкомнатной квартиры. Самой распространенной темой споров были политика и изобразительное искусство.

Маланов для приличия нажал на звонок, который давно уже не работал, и, не дождавшись приглашения, толкнул тяжелую железную дверь. Оказавшись в прихожей, гость тут же уловил шум подвыпившей компании, а в лицо дохнуло плотным табачным дымом. Двери, ведущие из прихожей в комнаты, были раскрыты. Инструктор окинул зорким взглядом разбившихся на группы людей, и первым, кто ему попался, был Славка Демакин, среднего роста плотный мужчина с короткой стрижкой. Увидев Маланова, художник вскочил со стула и поспешил навстречу приятелю.

— Какие люди! — радостно воскликнул завсегдатай мастерской. — Сколько лет, сколько зим?!

— Привет, Славик! — протянув художнику крепкую ладонь, поздоровался гость.

— Здравствуй, Илья! — пожимая руку товарищу, произнес Демакин. — Раздевайся! Мы тебя уже заждались!

Илья усмехнулся и, достав из бокового кармана черной кожаной куртки литровую бутылку «Смирновской» водки, передал ее хозяину.

— Я вижу, — произнес инструктор, снимая одежду и вешая куртку на гвоздь, — поминки у вас в самом разгаре.

Славка Демакин многозначительно приподнял вверх руку с оттопыренным указательным пальцем.

— Не поминки, — поправил он товарища, — а сорок дней!

— Да не один ли черт, — грустно вздохнул седовласый мужчина, — суть‑то одна! Людей нет!

Плотный мужчина снова ткнул вверх указательным пальцем.

— А я о чем, Ильюша, — философски изрек художник-реалист, — Богу Богово, а кесарю кесарево! Что теперь делать?! Пусть им земля будет пухом, а мы должны о живых думать! А то и в самом деле, вот так живешь-живешь, а завтра смотришь — и нет человека! Задумаешься на мгновение, а оказывается, что встречались мало, сказали друг другу не все, что хотели, а если и буркнули что‑нибудь второпях, то не доброе слово или пожелание, а непременно какую‑нибудь гадость или крепкое русское словцо!

Маланов понимающе кивнул.

— Твоя правда, Слава, — уклончиво произнес инструктор. — Бежим, бежим, а куда? Жизнь — штука странная, и не всегда мы ею вертим, скорее она нам диктует свои условия…

— Нет, Ильюша, не так живем, — грустно вздохнул Вячеслав, — не бережем друзей!

Выказав наболевшее, Демакин на мгновение задумался. Илья Маланов дружески похлопал его по плечу.

— Устами творца глаголет истина! — согласился седовласый гость с художником. — Исправляйся, Славик!

Вячеслав вдруг очнулся и, виновато улыбнувшись, засуетился.

— И в самом деле, Илья, — затараторил Демакин, — чего это мы на пороге стоим? Давай проходи!

— Благодарю! — сказал гость и, посмотрев в зеркало, поправил рукой на голове седые волосы. — А где Гуреев?

Вячеслав снисходительно усмехнулся и махнул рукой.

— А где может быть «Дуреев»? — перефразировав фамилию товарища, устало произнес художник. — Как всегда, в своем репертуаре! Сотку накатил и жизни учит молодежь!

Илья добродушно улыбнулся и понимающе закачал головой.

— Это на него похоже, — сказал гость. — Кстати, зря ты, Славик, о нем так. В Костике пропадает Макаренко.

Демакин снова махнул рукой и хотел было возразить Маланову, однако не успел этого сделать. Боковая дверь в прихожей распахнулась, и перед взором приятелей предстало огромное тело с курчавой русой бородой с золотистым оттенком. Добряк и балагур, который частенько впадал в депрессию, гордо надулся и вскинул кучерявую голову.

— Это кто там пропадает? — слегка пошатываясь и не поднимая глаз, грозно воскликнул Гуреев. — Опять ты, Демакин, поклеп на честной народ наводишь?!

Плотный мужчина протяжно и нервно вздохнул.

— Началось! — недовольно произнес Вячеслав. — Иди, Костяныч, лучше проспись!

Фраза, брошенная приятелем, была неприемлема и оскорбительна для широкой русской души Гуреева.

— Тебе не заткнуть рот правде, Демакин! — обиженно произнес Константин. — Кто ты такой?!

Костя Гуреев тряхнул кучерявыми волосами и, слегка прищурившись, уставился на своего приятеля пренебрежительным взглядом. Он хотел резануть правду-матку, но неожиданно рядом со Славкой увидел седовласого мужчину.

— Ты… — воскликнул бородатый художник и вдруг широко раскинул длинные руки в стороны и радостно расплылся в широкой улыбке. — Маланов!

— Он самый, Костя, — улыбнулся Маланов.

Здоровяк нетвердой походкой бросился к гостю и щедро обнял Илью, энергично похлопывая по плечу.