Нарисуйте мне счастье - Марина Сергеевна Айрапетова

много, они и висели по стенам и стояли прислонённые к шкафу, столу и дивану. Переходя от картины к картине, выражение ее лица менялось в зависимости от восприятия. Но почему-то она вообще не обращала внимания на картину, что стояла на главном месте, картину, которая была в работе, по поводу которой она собственно и пришла. Осмотрев все картины, кроме этой основной, она, резко обернувшись, сообщила, что зовут ее Кира и протянула руку для знакомства. Артём пожал ее тонкую руку с длинными палочками вместо пальцев, тоже представившись. Затем Кира продолжила официальную часть своего визита, она выложила бумаги, которые надлежало Артёму подписать. Он, полностью полагаясь на деловые качества друга, пробежался по диагонали глазами по тексту и быстро поставил свои подписи. Когда он поднял глаза, Кира стояла прямо перед его работой. Она сосредоточенно то ли рассматривала картину, то ли о чем-то думала. Она стояла и при этом слегка раскачивалась взад-вперёд, как раскачивается очень тонкое деревце на ветру. Эта девочка не переставала удивлять, даже завораживать художника. Как профессионал, он пытался как можно лучше увидеть ее и запомнить.

Вдруг она опять резко обернулась и сказала: «Здесь так много всего сразу нарисовано, что невозможно охватить взглядом. Все в отдельности очень здорово, но я хочу все сразу. Если бы я могла подпрыгнуть и ухватиться вон за то облако похожее на пёрышко или крыло! Я бы летела и с высоты любовалась всем этим, а ветер меня нёс бы вон туда, к морю. Артём подошёл тоже к картине и впервые посмотрел на все, что там было изображено с высоты этого то ли пёрышка, то ли крыла, с высоты этого маленького облака на безоблачном небе. Он тоже почувствовал, что и его подгоняет ветер. Так стоя рядом с ней перед своей картиной, он, не поворачивая головы, вдруг удивленно спросил: «Ветер несёт куда, к морю? А где море?» Девушка подошла вплотную к картине и, ткнув пальцем в верхний правый угол картины, уверенно сказала: «Ну так вот же здесь, прямо за краем картины.» Артём почему-то резко почувствовал соленый запах морского прибоя.

А Кира уже заторопилась и, сложив подписанные бумаги в папку, направилась в коридор. Вновь пожимая протянутую ладонь с палочками, Артём вдруг неожиданно для себя спросил: «А почему так коротко сострижены волосы?» Кира совершенно спокойно объяснила, что сделала это в ответ на вечные претензии к ее прическам. То челка на глаза, то волосы всюду лезут, то не так причесала, то зачем за уши, и так мол уши торчком. Надоело ей все это. А тут лысая пришла, и все сразу же притихли. Теперь все ждут, когда волосы вырастут, и она тоже ждёт. «Интересно, как теперь все будет?»— с этими словами она и ушла. А Артём все ещё стоял в коридоре, пытаясь собрать мысли в голову. Потом он ещё долго слонялся по квартире, не понимая или не осознавая, о чем он думает. Да, девочка была неожиданная. Она была и странная и восхитительная одновременно. Но дело не в этом. А в чем? Понять Артём не мог.

Резко завопил телефон, так врываться умел только Дух. Артём рассеянно поднёс телефон к уху, и туда ворвался целый поток вопросов заинтересованного друга. Ну прежде всего Захара интересовало, не забыло ли это создание принести нужные бумаги, и не забыл ли Артист, увидев такое создание, подписать эти бумаги. Потом несколько формальных вопросов о том, когда оно пришло и ушло, интересовалось ли картиной и видело ли ее. Получив только ответ о том, что все подписано и, узнав примерное время ухода, Дух перешёл к неофициальной части разговора. Но вот тут-то и произошла осечка. Артист очень вяло реагировал на иронические замечания Духа в адрес приходящей. И вообще, он показался очень рассеянным Захару. Разговор пришлось отложить на попозже.

Отделавшись от Духовых забот, Артём вновь вернулся к поиску своих мыслей. Но мысли как-то плотно перемешались с чувствами и не разматывались. А чувства в таком виде вообще не поддавались никакому анализу. Но Артём и не склонен был к анализу чувств, он скорее их всегда пытался выразить на холсте, «материализовать что ли», как он сам это определял.

Так послонявшись безрезультатно по квартире, он оделся и вышел на улицу. Тут только он и заметил, что лето ещё не закончилось, хотя уже давно пришёл сентябрь. Как всегда к вечеру толпа оживилась, повеселела. Всюду шаталось много молодежи. Он и себя пока все ещё причисляла к этой категории, но на фоне утренней студентки-стажерки и окружающих его в этот час юных гуляк, он уже не казался сам себе таким уж юным. Да и про Духа этого уже не скажешь, и не столько по внешнему признаку, сколько по взгляду на любую проблему. Дух так вообще на все сорок тянет. Артем шёл в этой шатающейся толпе, рассматривая идущих навстречу молодых людей. Он как будто пытался в них узнать утреннюю Киру. Ему хотелось найти типичность. Но типичности не было. Она просто свалилась на него сверху. «Сверху…?»-подумал Артём. Он резко остановился среди идущей и толкающейся толпы. Потом он развернулся и зашагал быстро в сторону своего дома. Теперь он по крупинке собирал в памяти девушку Киру. Он был благодарен себе, что так досконально и бесцеремонно рассматривал ее днём. Кира постепенно обретала форму, цвет, запах и голос. И это было здорово, что она так сильно поразила его своей неожиданной несуразностью.

Когда Артём входил в квартиру, он ещё не знал, что будет делать, та его часть, которая должна была это решить, блуждала где-то отдельно. Артём пошёл на кухню, ужасно хотелось есть. В холодильнике он нашёл остатки того, что притаранил Дух накануне, надо было только разогреть. А пока он стоял с едой в руке и размышлял, два его существа соединились. Он рассеянно запихнул еду вновь в холодильник и пошёл в комнату. Ощутил он себя только тогда, когда уже стоял перед картиной с кистью в руке. Ещё не до конца понимая, что он сейчас будет делать, он провёл тонкую лёгкую линию в небе от того единственного облака, похожего толи на перо, толи на крыло. И тут только сообразив, что от него хочет его существо, он принялся вспоминать на холсте девушку по имени Кира.

Артём работал почти всю ночь, очень долго не удавалось передать холсту все, что Кира оставила после себя в его памяти. Уже наступило утро, когда он отбросил кисти, вытер руки прямо о рубашку,