Шпион, который явился под Рождество - Лоренсо Сильва

— На уровне, сэр. Родители боялись на нем говорить, даже тайком. Однако после распада СССР он вдруг стал в нашем доме единственным. Все эти годы, проведенные под прикрытием, им отчаянно не хватало родного языка. Пришлось учить русский, чтобы понять собственных родителей.

— В твоем досье говорится, что они переметнулись в США в тысяча девятьсот семьдесят шестом году.

— Да. Приехали на летнюю Олимпиаду в Монреале в составе советской гимнастической команды. Умудрились ускользнуть от сопровождающих, добрались до американского консульства и попросили политубежища.

— Странно, что они выбрали США, а не Канаду.

— Наверное, испугались канадских зим — вдруг окажутся такими же суровыми, как дома, в Ленинграде.

— А я надеялся, ты скажешь, что они пришли в восторг от американского образа жизни.

— Так и есть, сэр. Особенно их восхитила Флорида — там они осели, чтобы больше никогда не мерзнуть.

— Флорида? Было у меня там одно задание под Рождество… Солнце, песок — расслабляет, никакого настроя. Не мерзли, говоришь? А как же холодная война?

— Да, сэр. Советские не собирались мириться с перебежчиками, продолжали поиски — особенно тех, кто попал в заголовки международных новостей. Поэтому, несмотря на новые документы, выданные Госдепартаментом, родители вечно боялись, что их раскроют.

— Их звали Ирина и Владимир Козловы?

— Так точно.

— Фамилию сменили на Каган?

— Да, сэр. Гимнастика была их жизнью, однако скоро они поняли, что соревноваться больше нельзя. Слишком велик риск обнаружения. Они даже в обычный спортзал не могли пойти: знали, что не смогут работать вполсилы, кто-нибудь обязательно оценит мастерство, и пойдут слухи, достигнут не тех ушей… Вот родители и не осмеливались. Хотя, конечно, сильно пали духом, когда пришлось навсегда похоронить свой талант. Однако такова была цена свободы.

— Они могли бы завоевать золото?

— Почти наверняка. Они переметнулись из-за меня. Связи между гимнастами и гимнастками строго пресекались, однако им удалось как-то урвать чуть-чуть времени, чтобы побыть вдвоем. Может, если бы не запретный плод, они бы не стали… В общем, когда мамина беременность уже не оставляла сомнений, стало ясно, что маму пошлют на аборт — чтобы не снимать с соревнований. А она этого допустить не могла.

— Подростки, по сути, — но они быстро повзрослели.

— Живя в постоянном страхе, что кагэбэшники вломятся к нам посреди ночи и всех заберут, меня они с детства учили никому не доверять, внимательно оценивать обстановку, куда бы я ни шел, и присматриваться к непонятным личностям. Я и не думал, что бывает по-другому, мне казалось естественным жить с постоянной оглядкой.

— Тогда ничего удивительного, что ты стал тайным агентом.

* * *

— Коула тошнит, — произнес в трубку мужчина, стараясь выговаривать слова почетче. — Отравился, видимо. Боюсь, мы не сможем прийти… Да, мне тоже очень жаль. Под самый сочельник, бедняга. Передам, обязательно… Спасибо.

Нажав кнопку отбоя, он схватил молоток и расколошматил телефон на мелкие куски. Такая же участь какое-то время назад постигла телефоны в кабинете и в спальне.

По кухне разлетелись веером пластмассовые осколки.

— Ну вот, — заплетающимся языком проговорил мужчина. Уронив молоток, он полез в женскую сумочку на столе, вытащил оттуда сотовый и сунул в карман пальто. — Теперь все.

Затем он прошел через кухню и рывком распахнул боковую дверь, впустив вихрь снежных хлопьев. Покружившись, снежинки осели на платье скорчившейся на полу женщины, а мужчина вывалился за порог и с грохотом захлопнул дверь.

У мальчика, прижавшегося к кухонному шкафу, от ужаса язык прилип к нёбу. Наконец он обрел дар речи.

— Мама? — Глаза щипало от слез. — Ты как?

Он кинулся к ней. Каблук на правом ботинке, хотя и должен был компенсировать разницу в длине ног, не очень помогал, и мальчик прихрамывал.

Опустившись на колени, он дотронулся до маминой руки, чувствуя влагу на месте растаявших снежинок.

— Я… — Женщина глотнула воздух и, с усилием приподнявшись, села. — Все… будет в порядке. — Она потрогала щеку и сморщилась от боли. — Принеси… лед, солнышко. В кухонное полотенце заверни.

Мальчик поспешно, несмотря на хромоту, двинулся к холодильнику, по дороге захватив с кухонного стола полотенце. Потянул на себя дверцу морозилки и запустил руку внутрь. Ледяные кубики обжигали пальцы. Пока мама со стоном пыталась встать, он пересыпал лед в полотенце и поспешил обратно.

— Помощник мой… — пробормотала женщина. — Что бы я без тебя делала?

Она приложила лед к щеке. Кровь из разбитой губы отпечаталась на полотенце.

В глубине дома играла музыка, веселый голос распевал: «Вот едет Санта-Клаус…» Потрескивали дрова в камине. Сверкала огнями нарядная елка с горой подарков в разноцветной обертке. От этого мальчику стало еще горше.

— Позвонить в больницу? — предложил он.

— Телефоны разбиты.

— Могу выйти поискать автомат или от соседей позвонить.

— Не надо. Не хочу тебя отпускать.

— А как же твоя щека?..

— Уже легче, лед помогает.

Мальчик, нахмурившись, покосился на пустую бутылку из-под виски, оставленную на столе.

— Он обещал…

— Да, — подтвердила женщина. — Обещал. — С глубоким вздохом она выпрямилась, набираясь решимости. — Не дадим ему испортить нам Рождество. Я… — Она пыталась что-нибудь придумать, но по лицу ее мальчик понял, что мысли путаются. — Сварю какао.

— Мам, ты лучше присядь.

— Все нормально. Сейчас только пару аспиринок выпью.

— Давай я сам сварю какао?

Она пристально посмотрела на сына, прижимая лед к щеке.

— Правда не знаю, что бы я без тебя делала. — Она хотела улыбнуться, но снова сморщилась от боли в щеке. Взгляд ее скользнул вниз. — Платье… — На зеленой ткани темнели пятна крови. — Пойду переоденусь. Нельзя встречать Рождество в таком виде.

Она прошла на ослабевших ногах в гостиную, потом по коридору налево, в спальню, и мальчик проводил ее взглядом.

Заиграла новая мелодия, «Снеговик Фрости».

Коул, хромая, добрался до гостиной и посмотрел на сияющую елку. А потом, повернувшись направо, уставился на падающий за большим окном снег.

В глазах, скрытых за стеклами очков, все расплывалось от слез. И все-таки он разглядел дорожку следов, оставленных отцом на снегу, — через двор до калитки. За забором лежала безлюдная улица. В оконном стекле отражались грустные елочные огни.