Последняя инстанция - Патрисия Корнуэлл

Она колеблется: говорить ли.

— Вообще-то я сейчас в центре, в «Джефферсоне» остановилась.

Что-то у меня это в голове не укладывается. «Джефферсон» — самый шикарный отель в городе. И к тому же что ей вообще делать в отеле, а уж тем более в таком дорогом? Глаза защипало от слез, сглатываю их, прочищаю горло, стараясь не вскармливать обиду.

— М-м... — протягиваю. — Что ж, очень хорошо. Значит, я полагаю, Джо вместе с тобой, в отеле.

— Нет, она к своим уехала. Слушай, тетя Кей, я только что вселилась. У меня есть свободная комната. Давай за тобой заскочу.

— Наверное, сейчас для тебя отель не самый лучший вариант. — Надо же, племяшка обо мне подумала, хочет, чтобы я была рядом. Так куда легче. — Анна пригласила меня погостить. Полагаю, в свете данных обстоятельств лучше мне переехать к ней. Тебя, кстати, приглашение тоже касается. Только ты, надо понимать, уже устроилась.

— А она откуда узнала? — интересуется Люси. — В «Новостях» передавали?

Куда там, в новостях — покушение на меня произошло в столь поздний час, что инцидент попадет лишь в утренние газеты. Впрочем, подозреваю, в эфире могли запросто выдать что-нибудь этакое в сводке экстренных сообщений. А вообще-то интересно... Действительно, откуда она узнала?

Племяшка говорит, ей еще надо устраиваться, но обещает заскочить вечерком. Мы прощаемся.

— Ну погоди, репортеры только разнюхают, что ты в отеле, шагу спокойно не ступишь, — говорит Марино, чуть ли не свирепея. — Так где она остановилась?

Повторяю слово в слово, что поведала Люси, уже пожалев, что вообще с ней разговаривала. От этих новостей только хуже стало. Я как в ловушке, буквально в ловушке, будто меня замуровали в подводную посудину, в водолазный колокол, и погрузили в океан, этак футов на тысячу. И вот я вишу там, одна, оторванная от живого мира, в голове пусто, и все вокруг какое-то невозможное, неузнаваемое. Я вроде как оцепенела, а внутри пламя бушует.

— В «Джефферсоне»? — поражается Марино. — Вот так отчудила! Она что, в лотерею выиграла? И что, ее нисколько газетчики не беспокоят? Они же в два счета вычислят. О чем только думает эта девчонка?

Я молча упаковываюсь. Ответа на его вопросы я не знаю, да и устала от объяснений.

— Надо же, и к Джо не поехала. Ишь ты, — не унимается он, — интересно. Я сразу понял: это у них ненадолго. — Оратор громко зевает, потирая ладонями поросшее щетиной грубое лицо, а сам смотрит, как я развешиваю на стуле костюмы, выбирая одежду для работы. Надо отдать капитану должное: с тех пор как я вернулась из больницы, он действительно проявляет терпение и даже заботу. Вообще-то ему всегда было трудно сохранять равновесие, вести себя подобающим образом, даже в лучшие времена, а теперь-то уж и говорить не о чем. Во-первых, он раздражен, давно не спал, сидит на кофе и бутербродах, а еще я в своем доме курить не разрешаю. С самого начала было понятно, что потеря самоконтроля в его случае — лишь вопрос времени и рано или поздно он снова станет самим собой: горластым грубияном. Мне сразу вдруг полегчало, когда я заметила, как Марино скатывается к себе прежнему. Сейчас нужно, чтобы вокруг все было знакомое, пусть и неприглядное.

Детектив пускается в разглагольствования о картине, представшей вчера его глазам, когда он подрулил к моему дому и обнаружил в заснеженном дворике под окнами нас с Жан-Батистом Шандонне, и что при этом выделывала Люси.

— Нет, я, конечно, ее не виню. Мне ее желание вышибить мозги из этого паскудника вполне понятно, — любезно комментирует Марино. — Да только тут всплывает вопрос подготовки. Не важно, чья жизнь поставлена на карту, будь то тетушка или собственный ребенок, твой долг делать то, на что ты натаскан. А она на это наплевала. Совершенно точно тебе говорю. Сваляла дурака.

— Знаешь, я парочку раз застала тебя за тем же самым, — напоминаю ему.

— Нельзя ее было пускать в Майами, на эту секретную операцию. — Люси работает в периферийном отделении своей организации, которое располагается в Майами, и сюда приехала на праздники. — Бывает, некоторые слишком близко подходят к плохим ребятам и их делишкам, и им начинает казаться, что так и надо себя вести. Люси включилась в режим убийства. Она за пистолет хватается по поводу и без повода.

— Ты к ней несправедлив. — Соображаю, что столько обуви мне не понадобится. — А если бы ты приехал первым, а не она, ты бы как поступил? — Бросаю упаковку и устремляю на него взгляд.

— Ну, я как минимум потратил бы долю секунды и оценил ситуацию, а не стал бы сразу горячиться и размахивать у него перед носом пистолетом. Кошмар. У кретина от боли ум за разум зашел. Поганец даже не видел, что делает. Вопил как резаный от этой химии, которую ты ему в глаза плеснула. К тому же он не был вооружен и никому бы зла не причинил. Ясно как божий день. А вот ты поранилась. Я бы на месте твоей ненаглядной первым делом вызвал «Скорую». Так ей же это и в голову не пришло. Слетела с катушек. Чего угодно от нее можно ожидать. И уж я точно при таком раскладе в дом бы ее не пустил. Специально забрали девочку в участок, чтобы снять с нее показания в нейтральной обстановке — пусть успокоится.

— Знаешь, по мне, так следственный изолятор место отнюдь не нейтральное.

— Да уж получше, чем дом, где только что чуть не замочили любимую тетушку Кей.

Спорить с ним я бы не стала, если бы не жгучий сарказм, с которым изъясняется этот неисправимый упрямец. Потому я и завелась.

— Думай как хочешь, но мне не нравится, что она сейчас в отеле совершенно одна, — добавляет Марино, опять растирая лицо. Пусть говорит про мою племянницу что угодно, все равно здоровяк души в ней не чает, любому за нее глотку перегрызет. Этот полицейский знал мою племяшку еще десятилетней девочкой. Именно он открыл ей мир грузовиков и паровозов, оружия и всего того, что называют мужскими интересами, за что сам же теперь ее критикует.

— Могу заехать проведать ее, только отвезу тебя к Анне. Есть тут недобрые соображения, только они, похоже, никого не интересуют. — Марино перескакивает с мысли на мысль. — Я имею в виду Джея Талли. Нет, меня, конечно, не касается, однако этот индюк думает только о себе.

— Этот индюк целый день прождал меня в больнице, — в очередной раз защищаю Джея: в Марино бурлит слепая ревность. Джей наш сотрудник, представитель Интерпола в АТФ. Мы практически не знакомы, если не считать, что четыре дня назад переспали в Париже. — А меня там, между прочим, продержали часов тринадцать, а то и все четырнадцать, — продолжаю я. У капитана буквально вылезли глаза из орбит. — Это называется «думает только о себе»?

— Бог ты мой! — восклицает Марино. — Кто тебе эту сказочку рассказал? — Его взор горит негодованием. Он Джея возненавидел с первого взгляда, при первой же встрече во Франции. — Невероятно. И он что, дал тебе понять, будто все это время прождал у твоей койки? Да ничего подобного! Чушь собачья. Отвез тебя на белом коне и галопом сюда. А потом позвонил, поинтересовался, когда выписка, проскользнул в больницу и забрал тебя.