Жизнь Бальзака - Грэм Робб

Приведены названия произведений на французском; список всех произведений с переводом названий дается в приложении[1]. Для англоязычных читателей почти все названия не представят трудностей.

Все отрывки, которые приводятся в тексте, переведены мною; многие куски и даже названия фигурируют на английском языке впервые[2].

Источники цитат приводятся в примечаниях, кроме тех случаев, когда оригинал установить легко, например по дате письма. Иногда, чтобы избежать нагромождения ссылок в тексте, цитаты, относящиеся к одному и тому же источнику, объединяются в одну ссылку.

Для того чтобы прочесть биографию Бальзака, не обязательно быть бальзаковедом, хотя отчасти я написал свою книгу для того, чтобы у читателей возникло желание открыть для себя мир его произведений. Биографию можно сравнить с дрессировкой льва, лишенной риска. К Бальзаку, возможно, чаще, чем к любому другому писателю, относились снисходительно-покровительственно. Иногда подобный подход применяется ко всему прошлому в целом. У читателя невольно возникает подозрение в том, что биограф хочет насладиться своим конечным превосходством: превосходством жизни над смертью. Когда речь идет о Бальзаке, ни о каком подобном превосходстве речи быть не может. Предчувствие Оскара Уайльда о том, что он превращается в бальзаковский персонаж, должно послужить предостережением всякому, кто решит снисходительно отнестись к великой эпопее XIX в. с ее сотней открытых дверей и лишь одним выходом: «Почитайте-ка Бальзака как следует, и наши живущие ныне друзья окажутся просто тенями, наши знакомые – тенями теней. Его персонажи живут своей яркой, пылкой жизнью, полной страстей. Они возвышаются над нами и борются с неверием. Одна из величайших трагедий моей жизни – смерть Люсьена де Рюбампре. От этого горя я так и не сумел исцелиться до конца. Оно преследует меня в минуты радости. Я вспоминаю о нем, когда смеюсь. Но Бальзак – не более реалист, чем был реалистом Гольбейн. Он создавал жизнь, а не копировал ее».

По мере того как я писал о Бальзаке и близко общался с его героями, я понял, что побочный эффект, замеченный Оскаром Уайльдом, можно нейтрализовать и даже обратить вспять. В последнее время велось много дискуссий о биографии как таковой. Многие считают биографию скрытой автобиографией (в то время как автобиографию считают повествованием о вымышленном персонаже). Однако участники подобных дискуссий все время упускают из виду один важный побудительный мотив для написания биографии: возможность подвергнуть испытанию друзей и целые учреждения. Я воспользовался такой возможностью со всем пылом, соответствующим сути дела.

Клод Пишуа, который стал моим первым проводником по улицам и салонам «Кузины Бетты» и в ряде случаев помог мне продлить вид на жительство (carte de séjour) в XIX в., прочел машинописный текст рукописи и внес несколько весьма важных замечаний и исправлений. Я сердечно благодарен Питеру Стросу и Стерлингу Лоуренсу, которым удалось сделать свои замечания одновременно ехидными и вдохновляющими. Стивен Робертс указал на существенные недостатки книги, хотя на первый взгляд хвалил ее. Поистине бесценными оказались для меня эрудиция и гостеприимство Джеффри Нита. Я благодарен Жану Бруно за его замечания и помощь.

Особая благодарность – моему агенту, Джил Кольридж, которая в ответе за эту книгу и в буквальном, и в метафизическом, неосязаемом смысле.

Большое спасибо тем, кто терпеливо отвечал на мои вопросы и помог собирать материалы. Перечисляю их в алфавитном порядке. Жан-Поль Авис из Исторической библиотеки в Париже, Тьерри Боден, Ален Брюне (за помощь при работе над главой 13), Николь Динзар из Муниципальной библиотеки Тура, Хелен Доре, Филип Коллинс, Георг Крейсел, Гислен Курте, Анна Панчо, Хелен и Реймонд Подженберг (за книги и кров), Эдвард Престон, Эверард Робинсон (за эквивалент замка Саше), Клер Томален, Грегори Хатчинсон, Джим Хиддлстон, Жан Циглер и Пьер Энкель (за слова, найденные только у Бальзака).

Я много почерпнул в научных учреждениях и библиотеках. Во Франции большую помощь мне оказали: Национальная библиотека, Библиотека Института (собрание Спульберга де Ловенжуля), Дом-музей Бальзака в Пасси, замок Саше, Музей изящных искусств в Туре, Музей Виль-д’Авре, Музей изящных искусств Безансона, архивы Орлеана, Архивы Виллербана. В Великобритании: Библиотека Тейлора, Бодлеанская библиотека, Национальная портретная галерея и автоматическая библиотечная служба Оксфордского университета. В Соединенных Штатах: Центр У.Т. Банди по изучению Бодлера в Университете Вандербильта. Кроме того, благодарю за помощь Американское и Британское общества психиатров.

Я собирался посвятить «Бальзака» Маргарет, но она внесла столько ценных замечаний и исправлений и с самого начала была так неотразимо искренна, что стала практически моим соавтором.

Г. М. Р.

Утверждение, типичное для Бальзака: «Несущественного не бывает». Важно все: питание матери, мужская сила отца и, самое главное, «поза» родителей во время зачатия3. Страсть к генетике Бальзак унаследовал от отца, который вынашивал «странные идеи» улучшения человеческой расы. К сожалению, отец никогда не рассказывал будущему великому писателю, в какой позе он был зачат. Для нас история жизни Бальзака должна начинаться с его рождения. Он родился в Туре 20 мая 1799 г. в 11 часов утра.

Почти через сто лет Генри Джеймс, который отправился в паломничество «по бальзаковским местам» в долину Луары, был потрясен, узнав, что человек, который «больше, чем кто-либо после Шекспира, разбирался в человеческой жизни», родился в скромном жилище, «стоящем в сплошном ряду домов с общей стеной». Более того, он появился на свет в доме, которому к моменту его рождения «было всего двадцать лет». «Если уж жилье, которому выпала такая честь, не было старинным, потемневшим от времени, ему следовало хотя бы стоять особняком»4. И все же кажется символичным, что человек, посвятивший жизнь наблюдению за личной жизнью современников, провел первые годы в пределах слышимости соседей.

Сам Бальзак с удовольствием относился к своим «исходным данным». Рожденный в 1799 г., он считал, что имеет запас прочности на сто лет и вполне может застать три века. 1799 г. оказался знаменательным и с исторической точки зрения: тогда Бонапарт стал первым консулом. Впоследствии Бальзак тоже построит свою империю. Придуманный им мир окажется таким реальным, что в словах Оскара Уайльда, сказавшего, что Бальзак «изобрел девятнадцатый век», похоже, только доля шутки.

Ну а дом, так разочаровавший Генри Джеймса, стоял в деловом центре Тура, на улице «с тротуарами с обеих сторон», более того, «на единственной приличной улице Тура», ибо остальные были «темными, извилистыми, узкими и сырыми». Той улице, по мнению Бальзака, недоставало лишь одного: памятника Декарту и Рабле, самым прославленным уроженцам края5. Благодаря теплому климату и изобилию Турень всегда служила настоящей питательной средой для гениев. Вернувшись позже на родину, Бальзак испытает восхитительное чувство, похожее на то, как если бы его зарыли по шею в огромный паштет фуа-гра6. Для него в Турени причудливо сплетались романтическая экзотика и домашний уют. Наверное, сходное чувство испытывает ребенок во чреве матери. Турень стала для него землей лотофагов в центре Франции. Попадая туда, утверждал он, люди становятся «вялыми, праздными и счастливыми». Правда, сам Бальзак был другим. Он страдал бы от «пересадки», которая, по его словам, помогает уроженцу Турени приносить плоды7.