Легкомыслие - Ринат Валиуллин

– Давай позже, после ужина. Я страшно голодная. Хорошо?

– Что хорошо?

– Не знаю, – улыбнулся доктор. – Хорошо, что пришли. Хорошо, что он не знает.

– Не знает, но догадывается, – опустила глаза Саша, изучая пальцами какую-то невидимую зацепку на платье.

– Но если вы ничего не говорили, то вряд ли. Мужчины слепы, пока женщина сама не расскажет, даже не рассчитывайте. Все подозрения – обычная ревность, она не имеет ничего общего с реальностью. Все люди ревнивы, но некоторых от этого плющит. Потом плющ по всему дому, ходишь и спотыкаешься.

– Если бы вы видели эти сцены.

– Уже вижу: «Мне много не надо, мне надо с собой».

– Ревность переполняет его и выплескивается, почти как у Маяковского: «Я для меня мало, и что-то из меня вырывается упрямо».

– Мне кажется, там было не о ревности.

– Ревность тоже чувство. Иное чувство рождается именно из ревности. Не знаю, было ли у вас такое? Знаете, когда в детстве влюбляешься в какого-нибудь музыканта или спортсмена, но сначала начинаешь интересоваться его личной жизнью, читать о нем, о его интрижках и только потом понимаешь, что ревнуешь его жутко, – оставила Саша в покое крем платья.

– Чего у меня только не было.

– Не было – это наше все. Есть к чему стремиться, – позволила себе пошутить Саша.

– Надеюсь, – улыбнулся ей в ответ Герман. – А с вами это давно? Это чувство.

– Если про ревность, то с детства, если про адюльтер, то как только предложили роль.

– То есть не чувство, а пока только предчувствие, – казалось, разговаривал сам с собой Герман.

– Я работаю сейчас над одним спектаклем, точнее сказать, хочу получить главную роль. В общем-то вопрос решенный. Есть только одно но. Вопрос чести.

– А с кем надо поделиться?

– С главным режиссером.

– Стать любовницей? – начал перебирать четки Герман. Будто это был стартер, который медленно начал крутить ремень ГРМ, запуская мыслительный процесс.

– Именно.

– Театр начинается с вешалки или искусство требует жертв?

– Нет, не то что бы он мне не нравится. Вообще для театра и кино – это вроде как само собой разумеющееся, если ты не звезда, а только хочешь ею стать.

«Электрики! Ходят тут и зажигают звезды», – отметил про себя режиссерскую работу Герман. «Мы говорим о мечте, подразумеваем карьеру, мы говорим о любви, подразумеваем койку, мы говорим о счастье, подразумеваем достаток. Потом понимаем, что все это подделка, китайская штамповка для массового потребителя. Настоящие мечты легкомысленней птиц, они могут вить гнезда прямо на звездах».

– Что вы подумали, простите, я не расслышала?

– Легкомыслие.

– Вы считаете это легкомыслием?

– В высшей степени.

«Было бы легкомыслием, пусти я его по первому половому признаку, войди он в меня и выйди. Это было бы легко, и мыслей потом никаких, только главная роль приятно оттопыривает карман», – молча дала лексический разбор слову Саша.

– Нет, я не дура какая-нибудь, что пришла к вам за свои деньги, чтобы вы мне отпустили грехи. В этом случае я пошла бы в церковь. Я не та, на кого похожа сейчас, спокойную, смирную. И сердце мое порой так несется, будто хочет выскочить из груди за кого-то другого и жить там отдельно.

– Сердце никогда не врет, но может заблуждаться. Давайте еще раз, по порядку. «На чем я остановился? Мечты вьют гнезда на звездах, да. Но приходит это поздно, если приходит. Потому что некогда. Получаешь высшее, потом еще одно, а потом любовь одним поворотом головы делает из тебя глупца».

Пятьдесят грамм коньяка, опрокинутые незадолго до пациента, никак не давали сосредоточиться Герману. Янтарный сок позолотил вегето-сосудистую систему, в ветвях которой запели райские птицы. Мозг размяк и уже не хотел умничать, он откинулся на гамак и стал раскачиваться, что-то напевая себе в извилины, будто рабочий день кончился и теперь ему ни в какую не хотелось иметь сверхурочных. Думать не хотелось. Тем временем коньяк развесил все свои звездочки в лабиринтах мыслей, и последние начали весело потирать ручки в предчувствии праздника – следующих пятидесяти грамм. В праздник небо должно быть звездным.

– Давайте.

– Шура, вы были когда-нибудь замужем?

– Иногда, – посмотрела она на свою правую руку, нашла там среди прочих пустой безымянный палец. Потом на пустой безымянный палец доктора. Безымянным без золота было свободно, так свободно, что даже немного одиноко.

– Что это значит – иногда?

– Иногда мне казалось, что я замужем, что он мой муж, что у нас будут дети. Такой детский сад разбит в голове каждой женщины. Мне нравилось, что когда он приходил, то всегда приносил что-нибудь с собой. В основном, праздник. Сначала театр, потом кино, под бесконечные разговоры о его избранности, таланте и признании, потом кино дома, сериалы с доставкой еды домой и снова разговоры о его гении и творческом кризисе. Все. Знакомство исчерпано, только пустой картон из-под «Карбонаре». Точнее сказать, знакомство осталось, любовь исчерпана.

– А в остальное время?

– Я чувствовала себя любовницей.

– Значит, опыт у вас уже есть, это хорошо.

– Будь мне хорошо, не пришла бы. Такое впечатление, что теперь я начала еще больше запутываться в себе.

– Просто вы с собой притащили целую труппу, – улыбнулся доктор. «Ничего, сейчас распутаем, расставим всех по ролям», – крутил в руках четки Герман, перебирая кости по кругу, будто костоправ, который искал слабый позвонок в ее позвоночнике.

– Вам не хотелось крикнуть ему: верни те годы, которые я истратил на тебя?

– Часто.

– У женщины всегда так, она, значит, тратит, а муж – возвращай. Хочется спросить: а чек есть?

– Вы смеетесь?

– Я нет. Вы проверяете меня на профнепригодность. А мне потом с этим жить.

– Нет, это мне потом с ним жить. Поэтому я и пришла. Знаете, что самое сложное в отношениях? Гнетущее ощущение, что чего-то не хватает.

«Самое трудное в отношениях – любить в восемь утра, когда опаздываешь на работу, обнимая в дверях жену, поглаживая рукой ее плечи, на самом деле мысленно уже сметая щеткой снег с автомобиля». «Я люблю тебя», – сказал он в очередной раз. Она вышла из очереди и не поверила. Вышла не сразу, лет пять назад.

– Если хочешь знать, хорошие музыканты тоже не бедствуют, – будто ответил на его вопрос отец. – Некоторые рождаются в рубашке, а ты с гитарой. Гитарист от Бога. Она в твоих руках так душевно плачет. Многие хотели бы иметь такие же виртуозные пальцы, как у тебя. А здесь что? Будешь все время натыкаться на быка, как на тень собственной гордыни, на потеху публике.