Возраст – преимущество - Виктор Сергеевич Мишин

парень, руки как стальные канаты, мышцы выпирают, словно их специально надувают, мальчик таил в себе загадку и тайну. И Капитолине очень хотелось ее разгадать. Кто же он такой? Почему совсем еще ребенок воюет? Почему он выглядит так, как будто родился спортсменом? Развит не по годам, уж сколько она видела и мальчишек, и мужиков. Столько вопросов, а ответов не было вообще, даже намеков.

На пятый день произошел наконец хоть какой-то сдвиг. В какую сторону, станет понятно позже, но то, что у мальчика снизилась температура, раны начинали принимать более здоровый цвет, радовало. Воспаления не было, но Капитолина этому как раз не была удивлена. Ее травки помогали, это она знала точно, не первый случай. Однажды к ним из леса вышел боец, как позже сам рассказал, неделю по болотам полз. У солдата в бедре находился огромный осколок мины, и рана начинала гноиться. Капа вытащила железку, обработала рану и две недели прикладывала свои настои и втирала мази. Через месяц боец смог вставать, а еще через неделю ушел. А попал бы таким в санбат, живо ногу бы отпилили, не спросили бы и как зовут, рана страшная была.

– Где я? – первые слова, вылетевшие из растрескавшихся губ мальчика, привели Капитолину в ступор. Неделя прошла, как она провела ему операцию, а он никак не приходил в себя. И вот сейчас, когда она услышала долгожданные слова, замкнулась сама.

В голове каша. Боль, кажется, везде, но какая-то спокойная, что ли. Темнота отступала, глаза открывать было больно, поэтому я даже не пытался. Как почувствовал боль, захотелось орать, даже не знаю и почему. Смог выдавить из себя два слова, хоть и рисковал, сказал-то на русском языке, и вновь куда-то провалился.

– Эй, парень, ты меня слышишь? – что-то горькое было на губах, хотелось вытереть их, но руки не слушались. Меня кто-то зовет, а кто, не знаю.

– Где я? – эти слова почему-то срывались с губ сами, я даже не думал над тем, чтобы что-то сказать.

– Ты в безопасном месте, успокойся, нервничать нельзя. Раны уже не кровоточат, заживать начали, скоро поправишься, – услышал я в ответ.

– Пить…

– Сейчас, вот, давай голову приподниму.

После этих слов мою многострадальную голову подняли, а к губам приложили что-то твердое и в рот потекла вода. Глоток, еще один, еще, жизнь стремительно начала возвращаться ко мне, но после третьего глотка сосуд с водой исчез.

– Пить… – повторил я, ворочая во рту сухим языком. Там просто помойка была сейчас, сухо и воняет, скорее всего.

– Больше пока нельзя, через полчасика повторим, – произнес женский голос.

Попытавшись наконец, открыть глаза, понял, что это будет больно. Убей не могу понять, почему так больно глазам, что случилось, где я наконец?

– Очень хочется… – Новые слова из лексикона не принесли удовлетворения, пить мне так больше и не дали.

– Потерпи, сынок, хоть чуть-чуть. Боюсь, что тебя вывернет наизнанку, если много выпьешь. Ты больше недели без сознания, не ел, не пил, понимаю, что плохо, но все же потерпи еще немного.

– Где же я все-таки? – Вопрос о месте моего нахождения волновал так же сильно, как и желание пить. А вот говорить, на удивление, я мог вполне свободно.

– На хуторе у меня, на болотах, – произнесла женщина.

– Ничего не понимаю. – Какие болота, какой хутор? Последнее, что я помню, как добил убегающего фрица и упал без чувств. Как я оказался здесь, где за мной вроде как ухаживают.

– Я тебе две пули вытащила, одна навылет прошла, раны не тяжелые, но мало ли, надо в госпиталь. Дышать не трудно? – продолжила разговор женщина.

– Вроде нет, – задумался я, проверяя ощущения, – а должно быть?

– В спину попали, пуля неглубоко ушла, но могут быть ребра сломаны.

– Жжется только и ломит немного, ноги больше болят, особенно левая.

– В левой пуля и была, тут как раз наоборот, сидела плотно, пришлось поковыряться в тебе. Ну ничего, поправишься, я все переживала, что в себя не приходишь.

– А как я у вас оказался? – задал я насущный вопрос.

– Так партизаны тебя принесли, Ванька и Семен, они где-то неподалеку были.

– Ясно, что ничего не ясно. – Какие Ваньки и Семены, какие партизаны? Вроде тут не должно было их быть, откуда взялись?

– Знаю только с их же слов, девушка к ним вышла, просила помочь командиру, дескать, его немцы обложили, а он ее прикрывать остался.

– Вот теперь более доступно, – кивнул я. Значит, Анютка вышла на партизан и уговорила помочь, только запоздали они чуток, я вроде сам справился.

– Ты из Москвы, сынок? И как звать-то тебя?

– Захаром родители назвали, а уж откуда я… И сам не знаю. Где только не был. Перед тем, как сюда забросить, был где-то под Москвой. Как группу подготовили, так сюда.

– Правда, что вы эту гниду фашистскую, гауляйтера убили?

– Это вам кто сказал? – встрепенулся я.

– Мужики, что тебя притащили. Девушка им рассказала.

– Правда, – посмурнел я. Не от того, что Анна все рассказала, а от воспоминаний, как погибла вся группа. Девчонки и парни, все до одного, кроме, собственно, нас с Анной. Но Анюта снайпер, она и была дальше всех, а вот я вновь утвердился в мысли, что кто-то наверху за мной приглядывает. Ведь близко был, на острие, так сказать, а уцелел. Опыт ли это, везение? Неважно, в общем, главное, задание выполнено, как бы еще вернуться…

– Ох и молодцы же вы, ребятки, партизаны сказали, никому не удавалось, а вы вот сделали!

– Только группу из-за этого козла всю положил, двух девчонок и трех парней, им только-только по восемнадцать было… – сказал я и прикусил язык. Блин, мне самому-то еще меньше, а рассказываю я, думая при этом, как прежний, сорокалетний мужик, которому, естественно, жаль молодых. По мне так вообще все это хрень собачья, ну грохнули мы его, пришлют нового, лучше бы поездов пару под откос пустили, все толку больше. Хотя понимаю, конечно, тут расчет на психологию, люди в оккупации должны знать, что советская власть есть и мстит за них.

– А сам-то! За что же тебя вообще в армию взяли, небось от мамки оторвали?

– Погибли у меня все, в первые дни войны. Один я остался…

– Ой, прости, милый, дуру грешную, не подумала ведь! – всплеснула руками хозяйка.

– Да ничего, привык давно, много чего с тех пор произошло, не захочешь, а забудешь.

И я рассказал ей о себе. О том, как убили родителей, о том, как попал в плен и все остальное. Капитолина Георгиевна только головой мотала из стороны