Я за тебя умру - Фрэнсис Скотт Фицджеральд

Хотя в 1931-м Фицджеральд вновь потерпел в Голливуде неудачу, летом 1937-го он снова вернулся туда из-за нужды в деньгах — теперь уже навсегда. В этот третий раз его вовсе туда не тянуло. В рассказе, давшем имя нашему сборнику, отразилось его отношение к кинобизнесу как к чему-то внутренне порочному и губительному для творческой личности. Еще в 1934 году Арнольд Гингрич предостерегал Фицджеральда от возвращения на «фабрику грез», недвусмысленно объясняя причины своей позиции: «Было бы ужасно, если бы Вы снова вернулись в Голливуд, чтобы растранжиривать там свой талант; надеюсь, до этого не дойдет. Ведь если считать печатное слово музыкальным инструментом, то Вы несравненный виртуоз — никто не может извлечь более чистый и певучий звук из струны английской фразы, — а что, черт возьми, общего у печатного слова с Голливудом?»

Сам Фицджеральд незадолго до своего отъезда на Западное побережье писал Перкинсу, демонстрируя прозорливость и хорошее знание собственной натуры: «Каждая моя поездка в Голливуд, несмотря на гигантское жалованье, оборачивалась для меня финансовой и художественной неудачей. У меня определенно есть в голове еще один роман [«Любовь последнего магната»], но ему, похоже, суждено пополнить список незавершенных книг этого мира». Фицджеральду приходили очень внушительные счета за содержание Зельды в частной лечебнице под Эшвиллом в Северной Каролине и за учебу Скотти, да и сам он тратил немало. По контракту же с «МГМ» он должен был получать тысячу долларов в неделю как консультант по сценариям. Последние несколько рассказов Фицджеральда написаны в те редкие часы, которые ему удалось для этого выкроить, а все остальное время он сидел над чужими сценариями — отупляющими текстами, на полях которых остались его уничижительные замечания. От этой тоскливой работы ему становилось физически плохо; об охватившей писателя хандре можно судить по слабости его собственных сценариев. Но контракт со студией помог Фицджеральду выпутаться из крупных долгов, а еще он нашел там материал для «Последнего магната». Он умер счастливым, увлеченно трудясь над очередным романом, но за продажу своего таланта и времени ему пришлось заплатить огромную дань как в психологическом, так и в творческом смысле — и к тому, что «Магнат» остался незаконченным, это наверняка тоже имеет прямое отношение.

* * *

Некоторые из рассказов, собранных в «Я за тебя умру», Фицджеральд считал превосходными и был глубоко разочарован — скорее по личным, нежели по финансовым причинам, — когда их отвергли редакторы, ожидающие от него все новых историй о веселых сборищах и прожигателях жизни, о холодных красавицах и тоскующих по ним обаятельных юношах. Профессиональный писатель с университетской поры, он без устали редактировал свои сочинения, продолжая совершенствовать их даже после того, как новелла или роман выходили в печати. Его собственный экземпляр «Великого Гэтсби» пестрит сделанными от руки пометками и поправками от первой страницы с посвящением до теперь уже хрестоматийных заключительных абзацев.

Фицджеральду хотелось, чтобы труд, вложенный им в эти рассказы, был вознагражден. Ему хотелось, чтобы их опубликовали. Он старался этого добиться. Однако большинство из них написаны в то десятилетие, когда он уже не хотел, чтобы его исправляли. В начале карьеры он не придавал чужим поправкам такого значения; иногда редакторы вносили их в текст без ведома автора, что его раздражало, и иногда, в важных случаях, он настаивал на своем. В 1922 году он жаловался, что у него ушли «тонны бумаги» на переписку с Робертом Бриджесом, редактором «Скрибнерс мэгэзин», по поводу слов «черт побери» в рассказе «Хрустальная чаша» (но его фраза «Черт побери этих нуворишей!» осталась на слуху). В 1930-х Фицджеральд проявлял все меньше готовности принимать сокращения, смягчения и прочую санобработку — даже когда за эти поправки ратовал один из его старейших друзей и агент-профессионал высокого класса Обер и даже когда на них просил согласиться Гингрич, чья помощь в издании рассказов о Пэте Хобби долго помогала Фицджеральду держаться на плаву и в финансовом смысле, и по части публикаций. Он предпочитал оставить эти рассказы в запасе до лучших времен. Возможно, проживи он дольше, они наступили бы еще при его жизни.

Никто не описал свои худшие времена лучше, чем сделал это сам Фицджеральд в откровенном и до предела самокритичном триптихе «Крушение» (1936). Переоценка ценностей, на которую он отважился, проникла и в эти рассказы: человек, угодивший в психбольницу и отчаянно старающийся оттуда выбраться, в «Кошмаре»; писатель, круто меняющий свою литературную карьеру, в новелле «В дороге вдвоем»; оператор и кинозвезда, прозревающие за рамки своего успеха и жаждущие чего-то большего, в «Я за тебя умру»…

В нескольких рассказах из этого сборника Фицджеральд исследует новые возможности, открывшиеся в 1930-х перед женщинами, — и границы этих возможностей: коммивояжер миссис Хэнсон в новелле «Спасибо за огонек», занимающиеся сексом подростки Люси и Элси, очевидные любовные приключения Кики в «Игре в офсайде». Традиционный сюжет с браком оказывается под угрозой, от «Поклона Люси и Элси» остается сложная смесь одобрения и презрения, вызванных свободными нравами молодежи, а в сценарии «Грейси на море» они одновременно высмеиваются и благословляются.

То, что на правах главных героев в четырех рассказах сборника выступают врачи и медсестры, имеет явную связь с жизнью Фицджеральда в этот период. Кое-какие мрачные детали из этих «медицинских» рассказов — «Кошмар», «Ну, и что вы сделаете?», «Циклон в безмолвном краю» и «Женщины в доме» — позаимствованы из случившегося с автором на пути к «крушению» и после него, когда Фицджеральд и Зельда непрерывно боролись с болезнями.

Новелла «Я за тебя умру», давшая заглавие всему сборнику (ее второе авторское название — «Легенда озера Лур»), родилась благодаря пребыванию Фицджеральда в Северной Каролине. Он поехал туда, чтобы поправить здоровье, в надежде, что свежий горный воздух поможет ему предотвратить рецидив туберкулеза, а заодно исцелит и Зельду. С 1935-го по 1937-й Фицджеральд провел большую часть времени в разных гостиницах в горах Северной Каролины, иногда возвращаясь в Балтимор, где в начале 1930-х они с Зельдой и Скотти пытались наладить стабильную жизнь. Когда у него были деньги, он останавливался в курортных отелях — таких как «Лейк-Луринн», «Оук-холл» и «Гроув-парк», — а когда денег не было, жил в мотелях, ел консервированный суп и стирал свои вещи в раковине. При наличии времени, здоровья и работоспособности Фицджеральд писал буквально ради того, чтобы выжить. «Я за тебя умру» родилась в ту пору и в тех краях.

Несмотря на тревоги и хлопоты самого Фицджеральда, некоторые рассказы представляют собой прямую противоположность автобиографическим. Вместо того чтобы анализировать силы, определяющие его собственную судьбу, Фицджеральд черпает вдохновение (и, возможно, находит убежище) в раздумьях о силах большего масштаба, влияющих на американскую культуру и историю, от нищеты в эпоху Депрессии до расовых и гражданско-правовых коллизий, а также региональных обычаев, перспектив и культурных особенностей. Конечно, порой эти общественные и исторические вопросы сплавляются с чем-то личным в жизни Фицджеральда. В 1937-м, покидая Юг и свою жену, уроженку Алабамы, ради работы в Голливуде, Фицджеральд всерьез размышлял над проблемами семьи и истории. Новелла о Гражданской войне, представленная здесь двумя законченными вариантами с разным сюжетом, возникла из рассказа его отца об их родственнике, повешенном за большие пальцы в глухой мэрилендской провинции. «За большие пальцы» и «Визит дантиста» переполнены пытками и жестокостью, суровыми словами и суровыми поступками, что резко контрастирует с романтическими добавлениями, которые Фицджеральд в то же время вносил в сценарий фильма «Унесенные ветром». В этих рассказах он со всей прямотой исследует одну из самых значительных эпох американской истории и дивится порожденным ею мифам, а также задается вопросом о том, какого рода семейная история была дана (или навязана) ему как автору, пишущему о переломных исторических моментах. Заставляют они задуматься и об истоках творчества и оригинальности: что это, пересказ слышанной в детстве страшной сказки (возможно, в попытке от нее избавиться) или плод воображения писателя, сосредоточившегося на поисках новых путей?