Зимняя кость - Дэниэл Вудрелл

— В папином доме нельзя! — Она широко улыбнулась, будто ее удивил внезапной выходкой умственно отсталый симпатяга. Закачалась в кресле и рассмеялась, чуть было совсем не зажмурилась. — Не-а, не-a. Никак нет, сэр. — Надула губы, покачала головой, потом вдруг снова вся пригасла. — Девушку в папином доме нельзя прижучивать. — На Баскина она не смотрела, но голову опустила, а колени подтянула к груди — вся сложилась, будто покорно подставлялась под мучительное наказание. — Я и бумагу такую видала. Вон там где-то. В папином доме вам ничего нельзя делать.

Ри видела: на лице Баскина крутятся чувства — краткая тревога, за нею смятение, печаль, смирение, жалость. Подождала, когда он отвернется от мамы, весь обмякнув, губы поджаты. Сказала:

— Давайте рассказывайте.

Со двора вернулись мальчишки — по щекам мороз будто теркой прошелся, волосы мокрые, с грохотом вывалили охапки дров у буржуйки. На некоторых чурках остался снег, на пол натаяло еще больше. Мальчишки отправились за следующим грузом, а Баскин кивнул им вслед, произнес:

— Может, на крыльце поговорим?

— Все плохо?

— Пока нет. Пока неточно. Но тут поди узнай.

Все крыльцо окружала текучая завеса падающего снега. Ри с Баскином неловко постояли, помолчали, к пролетающим хлопьям от обоих белым поднимался пар. За ручьем у мясных деревьев во дворах собрались Долли — в руках большие ножи, они кромсали веревки, чтобы подвешенные туши падали наземь. Белявый Милтон и Соня несколько раз прерывались, смотрели на крыльцо.

— Ты знаешь, Джессапа выпустили под залог, да?

— И что?

— И что он фены варит, знаешь?

— Я знаю, вы на него это повесили. Только ничего не доказали.

— Блин, девочка, да повара лучше Джессапа у Долли и прочих, считай, и не бывало. Тем в основном и знаменит. Потому-то на зоне тогда и пропарился столько лет. Тогда-то доказали на него достаточно.

— То было в последний раз. А надо всякий раз доказывать.

— Это нетрудно. Но вот базары все — я тут не из-за этих базаров. Я тут потому, что суд на следующую неделю назначили, а я его, похоже, найти не могу.

— Может, видит вас издали да пригибается.

— Может, и пригибается. Это запросто. Но вот тут вас всех уже касается — он-то залогом выставил вот этот самый дом и вон тот лесной участок.

— Он — чего, еще раз?

— В залог их оставил и расписался. Не знала? Джессап все выставил. Если на суд не явится, видишь, как обернется все: вы этот дом потеряете. Его прямо из-под вас продадут. А вам съезжать придется. Есть куда?

Ри чуть не упала, но перед законником нельзя. В ушах у нее загремел гром, сам Вельзевул по скрипице заскрежетал когтями. Мальчишки, она сама, их мама — все без этого дома в чистом поле окажутся, собаками бесприютными. Собаками бродячими в чистом поле, а Вельзевул знай наяривает да мальчишек в шею толкает к неискупимой мерзости да к печи, а Ри от них ни на шаг, пока стальная дверь не лязгнет, пламя не взовьется. Никогда ей от семьи не отбиться, как собиралась, не уйти в армию США, где можно с автоматом везде путешествовать, где помогают все вычистить. Никогда ей свои заботы на плечи не взвалить. Да и не будет у нее никаких своих забот.

Ри вытянулась за перила, сбила волосы на сторону — пусть снег на шею садится. Закрыла глаза, попробовала припомнить шелест далекого мирного океана, плеск волн. Сказала:

— Я его найду.

— Девочка, а я как будто не искал, и…

— Я найду его.

Баскин миг подождал, не скажет ли еще чего, потом качнул головой, отошел на верхнюю ступеньку, повернулся, еще раз на Ри посмотрел и, пожав плечами, начал спускаться. Долли бросили ворочать туши и уставились на него, нимало не таясь. Белявый Милтон, Соня, Сомик Милтон, Бетси и прочие. Он им помахал, никто в ответ даже не дернулся. Помощник сказал:

— Это, девочка, будет лучше всего. Растолкуй своему папе всю серьезность.

К сумеркам снег перестал. Древесина дома от мороза скукожилась и потрескивала, у обоих мальчишек першило в горле. Грудь у обоих прыгала, выталкивая кашель. Они шмыгали носами, поквакивали — уже нездоровилось. Ри усадила их на диванные подушки у самой буржуйки, под стиркой, накинула одеяло на обоих:

— Я вам говорила шапки надеть, нет? Говорила вам?

Вечерние мамины таблетки так глубоко ее не трамбовали, как утренние. Она не ковыляла, убого спотыкаясь, за понятиями, что опрометью разбегались от нее то и дело, по вечерам мысли у нее, бывало, выходили полностью — садились на язык, хоть сейчас говори, и когда дневное солнце уже линяло на небе, она могла выпустить из себя несколько фраз полезной болтовни, а то и по кухне помочь. Она сказала:

— У меня в чулане на полу старый сапог, там виски спрятано. Мед есть где-нибудь?

Виски был Джессапов, а прятали его от мальчишек, и Ри вытащила бутылку из старого сапога и принесла. Пришлось забраться на стул, нашарить на верхней полке давно забытую банку меда. В ней еще был дюйм-другой засахарившегося. Налила в банку виски, спросила:

— Так хватит?

— Еще капельку. Помешай хорошенько.

Ри размешала столовой ложкой, пока сахар не растворился в бурбоне, вытащила плюху и поднесла Сынку к губам:

— Глотай. Целиком.

Настал черед Гарольда, и, едва он проглотил, в дверь постучали. Ри глянула на маму — та поднялась с качалки и зашоркала к себе в темную комнату, свет зажигать не стала. Ри подошла к двери, приоткрыла ногой и ботинок не убрала, вдруг подпорка понадобится.

— Ой. Соня — ну заходи, чего ты.

Соня внесла большую картонную коробку, в ней — оленина на длинной кости, которая торчала над краем. Соня была массивна и кругла, седая, очки запотели. Вырастила четверых детей, они разъехались, а муж остался — в этих горах многие девки по-прежнему клали на него глаз, а он и сам это знал, поэтому с Сониного лица подозрение не сходило. Из всех Долли Белявый Милтон котировался побольше прочих, и Ри знала: много лет назад он не раз к маме бегал — эти неприятные часы Соня до сих пор еще не простила.

— Не хотела, чтоб вы переживали, дескать, совсем забыли мы про вас. — Коробку Соня поставила на стул. Стиснула руки и вгляделась в полумрак дома, заметила беспорядок. Нос у нее наморщился, брови вздыбились домиком. В том, как она прижимала руки к груди, читалась резкая проповедь. — Мяса вот вам принесла. Банок. Масло там и всякое.

— Пригодится.

— Как мама?

— Не лучше.

Сохла стирка, кашляли мальчишки.

— Бедняжка ты. Я Бетсиного Милтона пришлю, пусть вам дров натаскает. Вы-то, гляжу, всю поленницу уже пожгли. Видали, законник к вам сегодня заезжал, с тобой разговаривал.