Загадка старого особняка - Бетти Рен Райт

Я стояла у двери и ждала, пока Рита задавала ей вопросы про племянницу в Мон Плизан. Ответов я не слышала, но не думаю, что она узнала какие-то подробности. Внезапно прапрабабушка закрыла глаза и даже захрапела.

Рита стояла и смотрела на неё: видно, не знала, как быть.

– Ты не хочешь поцеловать её на прощание? – обратилась она ко мне.

Я сказала, что вряд ли. Мы вообще не целуемся.

Пока мы шли к лифту, Рита всё копалась в своих бумагах и вздыхала.

– Надеюсь, это не против правил, – видно было, что она сомневается. – Как-никак, твоя прапрабабушка является законным опекуном. И если та женщина в Мон Плизан не против… – Она ещё повздыхала, пока наконец не решилась: – Ну, по крайней мере хорошо хотя бы то, что в школе сейчас нет занятий, правда? – заявила она с наигранным энтузиазмом. – И ты, София, как будто поедешь на каникулы к родным. А оттуда напишешь прапрабабушке и расскажешь о своих приключениях.

Я не сдержала стон, но постаралась, чтобы Рита его не услышала. Она понятия не имеет, о чём говорит. Прапрабабушка вообще не подозревала о моём существовании, пока её не разыскала социальная служба Сакраменто. Они раскопали, что старушка – последняя из семейства Уэйеров, проживающая в Мэдисоне, штат Висконсин. Они рассказали про меня и про длиннющий список моих приёмных родителей и поинтересовались, будет ли она рада, если я перееду к ней в Мэдисон?

Я было воодушевилась: ещё бы, найти кого-то из родни! Да только очень быстро стало ясно, что это очередная большая ошибка. И что напрасно моя прапрабабушка не отказалась от меня, пока была возможность. Тем более что ей было без разницы, приеду я к ней или нет. Она жила как лунатик, убирала в квартире, готовила рис с консервированными овощами, вязала шали, которые никогда не носила. И когда я возвращалась днём из школы, каждый раз выглядела удивлённой, как будто успела забыть, что я живу с ней.

Рита явно ожидала, что я отвечу ей в тон что-нибудь весёленькое, но мне ничего не пришло в голову.

– Моя прапрабабушка не умеет читать, – наконец выдала я. – И всё равно она скоро умрёт. Она не ждёт никаких писем.

И это была моя первая большая ошибка в тот день. Рита покраснела от досады и поспешила к себе в офис. Там она выкопала из базы данных телефон Лили Грэндалл – и будьте любезны, Лили Грэндалл согласилась меня принять, совсем как прапрабабушка полтора года назад. Я подумала, не окажется ли эта Лили Грэндалл ещё одним лунатиком.

Мы заехали на квартиру к прапрабабушке на Джонсон-авеню, и пока я собирала вещи, Рита освободила и выключила холодильник. Я положила в один чемодан джинсы, топы, нижнее белье, а в другой – книги и музыкальные диски. Я не слушала музыку с тех пор, как уехала из Сакраменто, но всё равно не хотела их оставлять.

Когда я появилась на кухне, Рита торчала у окна с весьма обеспокоенным видом. Она предложила:

– Всё происходит так быстро, София. Ты не хочешь никому позвонить в Мэдисоне и предупредить, что уезжаешь?

– У меня здесь больше никого нет, – сказала я. – Когда я только переехала, пару раз приходила женщина из мэрии, но я уже сто лет её не видела. Прапрабабушка велела ей не лезть не в своё дело.

– А как же подруги из школы?

Я лишь молча пожала плечами. Трудно заводить подруг, когда вынуждена постоянно следить, как бы не ляпнуть лишнего.

– Ладно, ладно, – Рита закатила глаза. – По крайней мере, миссис Грэндалл показалась мне очень приветливой, и я надеюсь, что ты сумеешь добраться сама. Знакомство с новыми людьми – это всегда в радость, если сумеешь подобрать правильный подход.

Она явно не считала, что я справлюсь.

Об этом я размышляла всю дорогу, пока она везла меня на автовокзал.

…Джим и Джуди Стенджил были первыми приёмными родителями после того, как умерла мама. Может, к ним у меня ещё был правильный подход, ведь там я задержалась на целых три года. А потом, когда мне исполнилось десять, я поняла – прямо в один миг – что они намерены уехать и не брать меня с собой. И когда наконец Джим выдал, что они переезжают в Лондон, я даже не удивилась. Джуди обнимала меня и плакала, когда я сказала, что давно это знаю, но она всё равно не поверила.

– Ты наверняка подслушивала наши разговоры, вот и все дела.

Тогда-то я и догадалась, что не похожа на остальных детей. И дело было не только в том, что часто я заранее знала о том, что только должно было случиться – хотя эта способность была важной частью моих отличий от других. Я никогда не была достаточно хорошей, или достаточно милой, или достаточно какой-то ещё, чтобы стать частью семьи. Ведь если бы я стала частью семьи, Стенджилы нашли бы способ взять меня с собой в Лондон.

Некоторое время я так и кочевала из одной приёмной семьи в другую – иногда без проблем, иногда неудачно. Главное, чему я тогда научилась – старалась быть невидимкой. Я чувствовала себя более безопасно, когда люди забывали о моём присутствии.

А потом меня отправили жить к Вагнерам. Они были действительно хорошими людьми, как Стенджилы, и уверяли, что их дочке Линде нужна сестричка. И они мне понравились, хотя Линда с порога заявила, что ни в какой сестричке не нуждается. Но я верила в то, что найду способ её переубедить.

К тому времени я уже привыкла к тому, что знаю о предстоящих событиях. Иногда это приходило как странное чувство – как прозрение, – а иногда в виде ярких мысленных картинок. И ясное дело, я никогда не говорила об этом Вагнерам, если такое случалось. Я надеялась, что если перестану обращать на это внимание, то всё пройдёт само собой.

И всё было хорошо, пока Линду не застали за списыванием на контрольной по математике. Она заявила, что это я настучала миссис Холмгрен. Она так решила, потому что накануне я сказала, что тем, кто будет списывать, не поздоровится. Я-то хотела просто её предупредить – она ведь теперь моя сестра – но ошибалась.

А через пару недель, когда я стояла в коридоре перед своим шкафчиком, случилось кое-что пострашнее. У меня потемнело в глазах, и стены как будто обрушились. И хотя это длилось какую– то долю секунды, мне было достаточно. В тот день я забрала из шкафчика вещи, которыми дорожила: фотографию мамы с папой, мой старый синий свитер, папку с сочинениями по английскому. Ещё какую-то мелочь.

Вечером я сказала, что у меня болит голова, и осталась в своей комнате – Вагнеров это не удивило. Я очень надеялась, что хотя бы в этот раз ошибаюсь – но где-то после десяти завыли сирены. Машины сновали туда-сюда, а на улице кричали люди. Вагнеры тоже выскочили из дома – узнать, что случилось, но я не двинулась с места. Я и так знала.

Когда утром я спустилась завтракать, Линда буквально лопалась от возбуждения.

– Ты знала! – завопила она, ужасно довольная собой. – Папа, София всё знала! Даже если это не она подожгла, то всё равно знала, что что-то будет! Она вчера выгребла из шкафчика все вещи!

– Не болтай глупостей, Линда, – возразила миссис Вагнер. – Нельзя бросаться такими ужасными обвинениями, – и она так резко опустила кофейную чашку на блюдце, что кофе расплескался.