Невезуха на все сто - Елена Яковлева

Так-то оно так, но как быть с нашей многолетней дружбой? А Инга? Что она думала, когда заваривала эту кашу? Я бросила телефонную трубку на рычаги и сделала попытку сосредоточиться. Ведь от моего решения так много зависело! Минуту спустя я снова навалилась на телефон и стала судорожно накручивать диск. На этот раз я звонила не в милицию, а Инге. Самое смешное (если при подобном раскладе позволительно употреблять столь легкомысленные выражения), что я стала набирать номер Ингиного мобильника и сообразила, в чем дело, только после того, как он отозвался с обувной тумбочки то ли Моцартом, то ли Бахом.

- Идиотка... - зашипела я на саму себя и набрала другой Ингин номер домашний.

Сначала в трубку ворвалась громкая музыка, потом неестественный полуистерический смех и только после этого холодный, почти безжизненный голос равнодушно произнес: "Слушаю". Если бы не сильный кавказский акцент, его можно было бы принять за автоответчик, а на самом деле это Ингин денежный мешок - Ованес Сусанян по прозвищу Покемон. Прозвище придумала я с помощью сына Петьки. Есть такой японский мультфильм со странными персонажами - вырожденцами и мутантами, а еще в магазинах продаются картинки с их изображениями. Петька эти картинки коллекционирует, то и дело выклянчивая у меня деньги на них. Таким образом я и узнала, что покемоны это карманные монстры, а заодно вдоволь на них налюбовалась. Так вот самый страшный из них - вылитый Ингин Ованес.

- Это Таня Чижова, - скрипя зубами, отрекомендовалась я Покемону. Ингу можно?

На противоположном конце провода возникла довольно продолжительная заминка, сопровождавшаяся подозрительным шуршанием и возней. У меня даже возникло ощущение, будто там идет борьба за трубку. Но Ингу я в конце концов услышала.

- Привет, - выдохнула она в трубку и добавила без всякого выражения:

- Как дела?

- Отвратительно, - не стала я лукавить и сразу перешла к делу:

- Между прочим, ты у меня кое-что забыла...

- Мобильный? - равнодушно отозвалась Инга. - Бог с ним, завтра заберу.

- Если бы только, - прошипела я. - Срочно приезжай...

- Да не могу я сейчас. - Инга перешла на громкий шепот:

- Давай завтра, а? У меня тут гости вообще-то.

- У меня тоже, - зловеще известила я. - Приезжай немедленно, это вопрос жизни и смерти.

- Хорошо, приеду, - торопливо заверила меня Инга. Что неоспоримо доказывало: она знала, она все знала.

Инга возникла в моей жизни в шестом классе средней общеобразовательной школы № 123. Ее привела наша классная руководительница Эмма Семеновна, представив перед уроком истории:

- Знакомьтесь, дети, это Инга Прокопчик, она будет с вами учиться.

Должна вам сообщить, что Инга тогда была очень упитанной девочкой со старомодной корзинкой из толстых кос на голове. Добавьте к этому нелепую юбку плиссе, делающую ее похожей на бочонок для засолки огурцов, и вы без труда представите себе бездну, отделяющую тогдашнюю Ингу от идеала. Помню, она страшно смущалась, а новые одноклассники беспардонно пялились на нее во все глаза, и особого дружелюбия в них не наблюдалось.

Неудивительно, что во мне она сразу вызвала острое сочувствие. Я хорошо знала, какая участь ей уготована: наши отъявленные остряки тут же приклеют ей обидную кличку, липкую, как жевательная резинка. Еще бы, такой "лакомый кусочек": толстая девчонка с редким именем Инга и совершенно не сочетающейся с именем нелепой фамилией Прокопчик. Я как в воду глядела: Инге досталось издевательское прозвище Копчик, заслышав которое она вздрагивала и заливалась краской.

Я так прониклась сочувствием к несчастной жертве школьного террора, что немедленно взяла ее под свое крыло, обеспечив защиту и покровительство. Я вступалась за нее всякий раз, как кто-нибудь из наших раздолбаев собирался ее обидеть, за что Инга платила мне редкой во все времена монетой - преданностью и восхищением. Признаюсь, мне это было очень даже лестно.

Все резко изменилось после восьмого класса. Инга провела летние каникулы у каких-то родственников, а вернулась неузнаваемой. Пухлая и неповоротливая, как жук, упавший на спину, девчонка превратилась в стройную красивую девушку. Словно ее подменили или она, как Царевна-лягушка из сказки, сбросила наконец отвратительную бородавчатую шкурку и предстала в своей подлинной красе. Я потеряла дар речи, как только оценила масштабы волшебного Ингиного перевоплощения. Подумать только, а ведь я собиралась опекать ее, бедную, чуть ли не до гробовой доски, получая от этого глубокое моральное удовлетворение. И нате вам - за одни только летние каникулы мой привычный обжитой мир перевернулся с ног на голову. Преображенная Инга больше не нуждалась в защите и покровительстве и при желании сама могла взять над кем-нибудь шефство. Например, надо мной, все еще пребывающей в гадких утятах.

Осознав, что мы поменялись ролями, я пришла в жуткое замешательство, а новая Инга неожиданно открылась мне с новой же стороны, продемонстрировав беспрецедентное великодушие. Она вела себя безупречно, словно ничего такого особенного с ней не произошло, и наши отношения остались прежними. Так, вероятно, гусеница превращается в прекрасную бабочку-махаон, не делая из этого превращения события. Ну подумаешь, превратилась и превратилась, ведь так и должно было случиться, разве нет?

И если бы Ингина красота заключалась только в правильных чертах лица и длинных ножках... Так нет же, в ней было нечто большее, и это нечто даже я своим недоразвитым подростковым умишком осознала. В ней буквально во всем угадывалась порода, вплоть до пресловутых кончиков ногтей в форме цветочных лепестков. И откуда только все взялось, буквально из ничего, завистливо вздыхали записные школьные красавицы, которых Инга оставила далеко позади, - господи, да они ей даже в затылок не дышали! - и упорно набивались ей в подружки. Сначала я боялась, что всеобщее внимание вскружит Инге голову и она забудет про меня, но потом успокоилась.

Скоро мы закончили школу: я - с одной четверкой по математике, а Инга - с одной четверкой по пению. С той разницей, что остальные у меня были пятерки, а у Инги - тройки. Учеба ей не то чтобы не давалась, скорее не доставляла удовольствия, как мне, а напрягаться ради галочки она не хотела. Однако же, когда я рванула в Москву поступать в университет, Инга последовала моему примеру. Я-то поступила, а Инга срезалась на первом же экзамене, но унывать не стала, быстро устроилась на курсы секретарей-референтов, быстро нашла работу в какой-то фирмочке и "омосквичилась" не в пример быстрее меня. Я-то все торчала по библиотекам, исправно посещала коллоквиумы и писала заумные курсовые, а она жила полной жизнью со всеми прилагающимися к ней причиндалами вроде дискотек, свиданий при луне и увлекательных путешествий по магазинам.

Что самое удивительное, замуж я все-таки вышла раньше Инги, хотя, по логике вещей, должна была засидеться в старых девах. Собственно, только из опасения в них засидеться я и приняла Генкино предложение. Инга не торопилась, поскольку, имея множество вариантов, затруднялась с выбором, а у меня, кроме Генки, никого не было, потому и глаза не разбегались, сосредоточились на его веснушчатой физиономии и съехались к переносице. Да так, что потом разъехаться не могли. И хоть бы он представлял собой что-нибудь выдающееся, а то ведь совершенно посредственный экземпляр, к тридцати годам обзаведшийся обширной лысиной, вялым брюшком и прогрессирующей близорукостью. И тем не менее он меня бросил. Ясное дело, я бы хотела, чтобы все было наоборот, и, вздумай он вернуться, наверное, приняла бы его обратно. Зачем? Именно для того, чтобы переиграть это кино заново и выставить Генку за дверь с тихим торжеством отмщенной добродетели.