Философия возможных миров - Александр Секацкий

Впрочем, Фрейд, бросивший вызов представлениям о континуальности психики, заслуживает упрека в наименьшей степени. Исследованные им механизмы вытеснения, рационализации и прочие инструменты инаковидимости важны для сквозного исследования разрыва. А вот тезис Гегеля насчет «могущества духа», состоящего в том, чтобы «удержать себя в абсолютной разорванности», следует дополнить: не только удержать, но и отдавать себе полный отчет о разрыве всех гомогенностей, о неизбежности разрыва, о том, что истина бытия состоит в его разорванности.

Если игнорировать изъятия объектов и их фрагментов еще как-то удается ценой допусков, неточностей, недостающей массы и избыточных теорий, то просто игнорировать выдергивания людей, видимо, невозможно, напряжение сил, страхов, забвения чревато истерическим, а то и шизофреническим срывом. Навык игнорирования дыр в континууме подстрахован эвфемизмами и экивоками, вроде бы нечто прикрывающими, намекающими на что-то, но тем самым еще тщательнее скрывающими. Приведу примеры. Вот эвфемизм «серенький волчок» – на его месте, конечно, могла бы оказаться Баба-яга, злой дух или еще кто-нибудь…

Волки съедят, Баба-яга заберет – в одной только русской традиции таких формул десятки. Попробуем разобраться, каково содержание послания и его смысл. Послание разворачивает картину весьма и весьма далекую от действительности, действительность явно не имеет отношения к предостережению относительно диких зверей, которые водятся в диком лесу и могут растерзать. Серенький волчок – это совсем другое. Он ведь не водится в темной комнате, не бегает по тротуарам и городским улицам, не караулит в садиках и яслях. Зато во всех этих местах (и, похоже, во всех местах вообще) водится нечто совсем другое, иносказательно именуемое, например, Сереньким Волчком (далее с прописной). Или тем жрыкающим, сидевшим в оркестровой яме, но и там оно (он) было, конечно, в переодетом виде.

Странность Серого Волчка, его неуместность, проглядывает сквозь эвфемизм незатейливых высказываний. Зачем пугать детей? Зачем убаюкивать их теми же словами, которыми их только что пугали? Общим в семантическом поле глаголов «съест», «унесет», «заберет» является то, что не останется следов, поэтому не годится просто «убьет», «умертвит», несмотря на несколько большую степень реальности соответствующей угрозы. Есть и промежуточное состояние «по кусочкам не соберешь». Какие уж кусочки… В целом тотальность исчезновения обычно подчеркивается (иррациональность, правда, состоит в том, что подобные колыбельные адресованы собственным детям), куда более надежно сокрыто другое обстоятельство, а именно абсолютная непостижимость, немотивированность пришествия Волчка и его последующего деяния (что, наверное, впечатлило Норштейна и вдохновило его на «Сказку сказок»). В заговорах взрослых пришествие Серенького Волчка может быть вторичным образом мотивировано непослушанием, баловством, беспокоящим поведением и прочими пустяками, но такая мотивация только лишь затемняет тайну его Пришествия. Если в словах, которые сказаны в сердцах (будешь доставать – волку отдам), заметна подмена, привнесение некоторого «воспитательного резона», то в убаюкивающей колыбельной покров эвфемизма минимален: не ложися на краю… Всего-то заснул на краю – этого уже и достаточно для волка, уже и схватит, и утащит во калиновый лесок, под ракитовый кусток, умчит в тридевятое царство… А будешь предусмотрительным (послушным), ляжешь у стеночки и – что ж, с той же вероятностью или, лучше сказать, непредсказуемостью Волчок выхватит и оттуда.

Почему? А потому что в мире, по которому он шастает, нет стеночек, этот континуум не полон, он с дырками и прорехами: даже при самом строгом математическом слежении появляются объекты, не выводимые из континуума, не доказуемые и не опровергаемые в нем. Там, где выдергивают людей без объяснения причин (да и без наличия оных), там мы все на краю. И это «там» – здесь, вот в чем дело. Здесь, за соседним углом, в отчем доме, в детской спальне.

Думается мне, что не случаен интерес к простой детской песенке, не случаен и удивительный мультфильм Юрия Норштейна – воистину запредельная сказка, повествующая о том, о чем принято дружно молчать и что может быть озвучено лишь в двух тональностях – либо в тональности леденящего ужаса, либо в интонации детской колыбельной, всегда вмещающей в себя самую радикальную философию мира.

В связи с пришествием Волчка стоит сказать несколько слов о смерти, вещи весьма печальной, но все же привычной, медленно сглаживающей собственные разрывы и быстро – чужие. Когда хотят выразить непоправимость смерти, ее внезапность, «не укладываемость в голове», нередко говорят: «Смерть вырвала из наших рядов…» – и в этом случае называют смерть не своим именем, если угодно, клевещут на нее. Смерть не вырывает из рядов бесследно, ей предшествуют пуля, нож, болезнь, старость, усталость от жизни и сама жизнь в ее исполненности. Совсем не волчьи повадки у смерти, она плавно вписана в мир естественных феноменов, и лишь в том случае, когда с трудом помнящие говорят о внезапно пропавшем: «Где-то сгинул», они, возможно, приближаются к сути дела. При всей своей непоправимости смерть все равно остается внутри континуума умопостигаемости. Покинувшие мир посредством смерти не забыты, или, лучше сказать, память о них угасает медленно, некоторых из них мы помним до сих пор. Иное дело детский серенький волчок, он же Жрык, он же Выдра, запускающая свой коготь из ниоткуда и уносящая, возможно, первую попавшуюся добычу в никуда. Да хоть бы и под ракитовый кусток, поскольку любой ответ будет все равно гаданием на кофейной гуще: там нет локализации, никакой. То есть колыбельная права и еще в одном аспекте: хотя о месте обитания Волчка ничего не известно, не известно, так сказать, в позитивном плане, но апофатически очевидно, что эта нелокальность находится по ту строну добра и зла, причинности, да и пространства, поскольку она не локальность. Дело в том, что выдергивают людей непослушных, подлых, о чем-то задумавшихся, бегущих стометровку, а также покладистых, заслуживающих уважения окружающих, имеющих четверых детей. Максимальная точность возможной локализации и указана в колыбельной: просто оказавшихся с краю (крайних) с той уже отмеченной поправкой, что для Волчка не существует внутреннего, защищенного и заговоренного. Его внезапной добычей может с равной вероятностью стать и тот, кто тише едет, и тот, кто лезет поперек батьки в пекло, и тот, кто забрался в уголок, чтоб никто не уволок. Впрочем, привлечь внимание Волчка какой-нибудь особенной приманкой тоже невозможно, в этом его отличие от Бога и от дьявола.

О ней мы все еще ничего не знаем, кроме того, что естественный ход вещей подобных разрывов не предусматривает – об этом, в частности, говорит закон сохранения энергии, в том числе его современная формулировка, как сохранение импульса, четности и тому подобное. Но, во-первых, естественный ход вещей, собственно природа, греческий «фюзис», сам однажды установился по мере остывания Вселенной. Во-вторых, современная физика и прежде всего квантовая механика (и в ней теория Multiverses Эверетта – Дойча) подсказывают, в каком направлении может лежать объяснение. Я попробую кратко описать возможное применение инструментария квантовой механики в чрезвычайно адаптированном виде, используя всего несколько инструментов, которые в итоге сами как бы выдернуты[2].