Рогатый папа - Екатерина Лира

Он присутствовал на большинстве репетиций, нервируя танцоров одним своим видом. Шутка ли, что в те дни, когда он не появлялся, у всех все получалось в разы лучше. А с ним… выкладываясь на полную, ты, казалось, не мог элементарного. Даже балетмейстер как-то говорил об этом. Говорил, но сделать ничего не мог. Несмотря на то, что театр был государственным, почти все, что делалось там, делалось на деньги Нагицкого.

Ходили слухи, что еще пятнадцать лет назад здание театра было заброшенным, и к нему даже бомжи подходить боялись. А теперь - гордость города.

Но, как говорится, кто за девушку платит, тот ее и танцует.

Один танцор как-то даже сказал, сплевывая, что театр для Нагицкого – все равно что личный бордель. Его потом почти сразу уволили, но фразочка прицепилась.

Я же не сразу во все это поверила. Сначала была слишком наивной.

Думала, что он просто странный нелюдимый человек, любящий искусство. У богатых свои причуды, ведь так? Да, он меня порой пугал, но не сказать, что сильно мешал. Он почти ничего не говорил, разве что иногда защищал танцоров, если балетмейстер чересчур начинал распинать их. Но слухи, ходившие вокруг, делали свое дело. Я не хотела быть очередным трофеем, или просто галочкой в череде его любовниц. И когда три месяца назад он пытался заговорить со мной, то попросту сбежала.

Он еще дважды пытался подловить меня, а затем потерял интерес, начал встречаться с какой-то пышногрудой девицей из солисток оперы, и я наконец вздохнула спокойно. Впрочем, если быть честной самой с собой, часть меня была разочарована.

В тот день, когда мы заговорили впервые, я пришла пораньше, чтобы размяться. Мне хотелось проявить себя, чтобы меня заметили. Выделиться из массы тех, кто создает общий фон в кордебалете. Перестать быть капелькой в этой большой волне, а самой стать той, что задает направление.

Вот только когда пришла, в зале для репетиций уже был он.

– Доброе… утро, – обычно Нагицкий не появлялся в театре до полудня, и поэтому встретить его в семь утра было полной неожиданностью.

Он стоял рядом со станком и, опираясь на него, что-то листал в мобильном телефоне.

– Я еще не ложился, – усмехнулся он. – Так что для меня ночь пока продолжается.

О том, что он мог делать всю ночь в театре, думать не хотелось, но в голову отчего-то настойчиво лезли возможные оргии, которые он мог устраивать. Десяток девиц, ублажающих его вокруг зеркальных стен зала.

Я потрясла головой. Нужно меньше слушать досужие сплети, а больше работать. Вот только разминаться в присутствии Нагицкого никак не хотелось.

– Я, пожалуй, подожду в гримерной, пока… – начала было я, но Герман меня перебил.

– Я вчера разговаривал с Владимиром, – так звали нашего балетмейстера. – Он сказал, что хотел поставить тебя на роль Феи Драже в Щелкунчике, но на последних репетициях у тебя был отвратительный батман.

Мужчина осуждающе покачал головой, а вот я растерялась. Как так? У меня отличная растяжка, и движения все отточены. Да, партия досталась другой, но я уверена, что была не хуже! Просто Светка, она…

– Думаешь, он просто придирается? – словно в ответ на мои мысли Герман хлопнул рукой по станку. – Покажи.

Неуверенным шагом подошла к зеркалу, берясь за палку. Приподнялась на пальцы на опорной ноге, плавно подняв и отведя рабочую ногу в сторону, затем назад, затем подняла, задержав на несколько секунд.

– Неплохой релеве лян, – от легкой хрипотцы в его голосе по телу пробежали мурашки. Он медленным шагом направился в мою сторону, словно бы давая возможность сбежать.

Под его немигающим взглядом сердце стало колотиться в два раза быстрее.

– Неплохой? По-моему, я все сделала хорошо, – я сама не понимала, почему меня вдруг задела его пренебрежительная оценка.

Мужчина приблизился почти вплотную.

– Когда совершается подъем ноги в сторону, – он положил руки мне на талию, – корпус должен оставаться в том же положении. Давай еще раз.

К тактильным контактам на репетициях привыкаешь быстро. Мастеру вечно приходится что-то подправлять в стойке, позициях, постоянные тренировки поддержек, но здесь… сейчас... Чужие ладони буквально прижигали кожу. Вроде бы ничего такого. Но легкое касание казалось чем-то запретным, интимным.

– Еще раз, – повторил он негромко.

Попытавшись абстрагироваться от внезапно проснувшейся чувствительности, я снова начала подъем.

Пыталась ли я сейчас ему что-то доказать? Или мне действительно было приятно внимание этого мужчины?

– Под ягодичной мышцей есть шесть небольших мышц, которые и разворачивают ногу, – тем временем, начал рассказывать он.

Нужно использовать именно их, чтобы не перегружать переднюю сторону бедра.

Все это я и так знала. И считала, что выполняю все отлично. Но неужели балетмейстер действительно жаловался на меня?

– Нужно представить, словно между ягодиц монетка, – услышала я его тихий смешок, – и попытаться удержать ее. Часть усилия передается на сустав, и бедра… раскрываются.

Последнее слово в его устах звучало отвратительно порочно, словно бы речь сейчас шла совсем не о технике выполнения батмана.

– Я не чувствую напряжения, – он невесомо обвел рукой мою попу кончиками пальцев.

Внутри что-то сдвинулось. Я резко развернулась и что было силы залепила ему пощечину.

– Я не одна из тех девиц, что готовы запрыгнуть к вам в койку ради денег.

– Конечно не одна из них. Мои делают батман по-настоящему идеально, – язвительно ответил Герман, словно не заметив удара. Лишь чуть покрасневшая щека свидетельствовала о том, что я действительно это сделала. – Тренируйся лучше. Тогда, может быть, дорастешь. До главных партий.

Нагицкий отступил, старомодно поклонился и наконец ушел. И вот в зеркальных стенах уже отражаюсь только я одна.

Тренировалась в тот день я остервенело и отчаянно, словно от точности движений зависела моя жизнь.

Только не смотря на это собственнй сисон увэрт казался катастрофически неправильным. Опорная нога дрожала, то и дело соскальзывая с точки, руки ходили ходуном.

А придя домой, проплакала весь вечер. Все потому, что хоть Нагицкий и пугал меня, хоть и был непроходимой сволочью и бабником, он мне действительно нравился. Нравились его слегка вьющиеся волосы, тонкие черты лица. Нравился ореол таинственности, что его окружал, нравилось повышенное внимание к нему окружающих.

Но я не хотела быть девочкой ни на вечер, ни на неделю. И я мечтала всего добиться своим талантом.

А на следующий день наш меценат был в компании очередной любительницы красивой жизни, еще через пару дней – новой.

Девицы начали меняться чаще, а балетмейстер становился на репетициях все злее и злее. Все потому, что Нагицкий почти перестал их пропускать, а в его присутствии танцоры выступали из рук вон плохо.