Разные судьбы - Михаил Фёдорович Колягин

стула. На диване сидел широкоплечий парень в матросской тельняшке и читал газету.

— Вот вам новый товарищ, знакомьтесь, — сказала тетя Клава и вышла.

Парень поднялся. Он был выше Колосова на целую голову.

— Тихон, — басом произнес парень, подавая руку, и, помедлив немного, добавил:

— Торубаров.

— Николай Колосов.

Торубаров так сжал руку Николаю, что тот чуть не ойкнул, постарался поскорее освободить ее и потер о полу шинели.

— Силен ты, однако! — сказал он, с восхищением разглядывая парня. — С тобой рядом жить опасно. Как-нибудь шутя задушить можешь.

— Пять лет морским воздухом дышал, — не без гордости сообщил Торубаров.

Колосов подошел к этажерке с книгами.

— О, да тут, оказывается, и Сократа читают!

— Есть у нас один. Мудрости набирается.

Торубаров взял со стола газету и пригласил Колосова сесть рядом с собой. Когда Николай устроился на диване, Торубаров спросил:

— Ты вот с этим произведением знаком?

Газету с «Тезисами» Николай купил два дня назад в вагоне, но прочитать успел только то, что касается железнодорожников, остальное отложил до более подходящего времени.

— Большие планы, — сказал он, чтобы поддержать разговор.

— Большие? — перебил его Торубаров. — Разве это подходящее слово для такого документа? Грандиозные! Об этом не вполголоса говорить, а во всю силу легких надо кричать, чтобы все… Весь мир слышал! Я третий раз перечитываю и каждый раз дух захватывает. Горы готов ворочать!

Колосов с опаской покосился на парня и на всякий случай отодвинулся на край дивана. Почему-то вообразил, каким Торубаров может быть в гневе.

— Криком своих чувств не выразишь, — осторожно заметил Николай.

Спокойный тон Колосова охладил Торубарова, возбуждение его упало, как падает парус, попавший в безветрие.

— Таким, как ты, легче прожить, — холодно заметил он. — А я вот не могу.

И желая показать, что больше не намерен продолжать разговор, уткнулся в газету. Даже отвернулся от гостя. Несколько минут длилось неловкое молчание.

— Ну, я пошел, — поднялся Колосов.

Тихон не поднял головы.

«Какое мне дело? Куда хочешь, туда иди», — как бы видом своим говорил он.

«А ты, парень, ершистый», — беззлобно подумал Николай.

В это время из коридора послышался веселый возглас:

— Доблестным воинам — слава!.

В двери вырос Евгений Савельев, товарищ Колосова по железнодорожному училищу. Глаза его из-под козырька форменной фуражки радостно блестели.

— Посмотрите на него: лычку заработал! — не унимался Евгений, разглядывая Колосова, как статую. — Теперь, брат, за тебя без рукавиц не возьмешься — обожжешься. Но я рискну: дай-ка лапу! Прав Лонгфелло:

Кто не способен рисковать,

Тот джентельменом быть не может…

— Погоди, брат, а ты куда собрался? — нахмурился Савельев, не выпуская руки Николая, и, подмигнув в сторону Торубарова, вздохнул:

— Все ясно, политикой кормил. Это у моего соседа получается. Через пять минут гость начинает искать дверь, чтоб выскочить.

Тихон зашевелился на диване, пружины недовольно заскрипели.

— Зря! У нас с ним был хороший разговор, — улыбнулся Николай, — а тороплюсь: дел много. Деповскому начальству надо показаться — раз, в военкомат — два, в паспортный стол сходить — три.

— Это все правильно. Но прежде полагается узаконить твое возвращение, — хитровато прищурился Савельев, извлекая из кармана плаща две поллитровки. — Только не упирайся. Не нами обычай заведен, не нам его отменять. Два века назад один шотландский поэт сказал:

Я встречу гостя у порога

Со шпагой и стаканом грога…

— Начитался, как я погляжу, — улыбнулся Николай.

— Ума набираюсь, — скромно признался Савельев, распечатывая ножом банку с консервами. Неожиданно подал голос Торубаров:

— Кому книги ума добавляют, а тебе они, как сквозняк в пещере.

— Представь себе, Николай, иногда этот гигант бывает оригинальнее самого Сократа, — живо подхватил Савельев. — Иной раз бухнет что-нибудь, а я полдня голову ломаю, половину блокнота заполнил его изречениями. Если не возражаешь, Тиша, я опять запишу. Только эти слова, конечно, не в мой адрес. Сквозняк в пещере… способен выветрить в человеке все.

— Дурь, обычно, остается, — уточнил Тихон.

Вскоре на столе все было готово.

— Усаживайтесь, — пригласил Савельев. — Тиша, твоя газета никуда не денется.

Евгений разлил водку в стаканы до одного уровня и первым поднял свой стакан:

— Ну, Коля, за приезд и за встречу!

Он залпом опрокинул стакан и закрыл глаза, словно ожидая чего-то удивительного. Выпил и Николай. Водка теплом разлилась по телу и стало радостно от того, что его по-дружески встретили Савельев и Торубаров. Они не похожи друг на друга, но в сущности хорошие товарищи.

— Рад твоему приезду, душевно рад, — сознался Савельев. — Встречает меня добрая тетя Клава и говорит: «Николай Колосов приехал, в вашей комнате будет жить». Ну, я в аварийном порядке на тормоза, разворачиваюсь и в обратный рейс до гастронома.

— Спасибо, Женя. И тебе, Тихон, спасибо за компанию.

После второго стакана все трое разговорились. Савельев для выразительности махал руками, а Тихон то и дело стучал кулаком по столу. От его ударов посуда на столе пугливо подпрыгивала, а ломтики хлеба, как ошалелые, выпрыгивали из тарелки.

— Нам теперь никак нельзя по-старому работать, — трубил он, поворачиваясь к Евгению. — Особенно это тебя касается. С дружком еще связался. С Зориным. Мы, Женька, дурь из тебя выбьем. Точка!

Савельев поставил стакан, убрал под стол бутылку с остатками водки.

— А может, мне работа не нравится? Судьбой я обижен? Это ты можешь понять? — Савельев съежился, глаза у него потухли: — Тебе хорошо рассуждать. Ты своего добьешься. Поработаешь немного слесарем, на локомотив пойдешь. А к моей мечте дорога заказана.

Он тряхнул головой, словно сбрасывая хмель, и действительно стал выглядеть трезвее.

— Я мечтал стать машинистом. Железнодорожное училище закончил. Вот Колосов, вместе учились. Николай скоро сам будет поезда водить, а у меня проклятая Дальтонова болезнь отняла и мечту и радость. Забраковали перестраховщики. Ведь я хорошо вижу. Даже душу твою, Тихон, насквозь проглядываю. Эх, а как хотелось мне высунуться из окна паровозной будки и мчаться так, чтоб дух захватывало, чтоб в глазах рябило! — Карие глаза Савельева снова возбужденно заблестели, а на смуглых щеках выступил румянец:

Поезд мчится и грохочет,

Огибая цепи гор,

Словно вырваться он хочет

Поскорее на простор.

А навстречу светофоры,

Реки, горы и мосты.

Эх, уральские просторы,

Сколько чудной красоты!

Сам написал, сердцем выносил. Вот я и спрашиваю: что осталось мне в жизни? Седьмой разряд слесаря получить? Плевать я на него хотел.

Николаю стало неловко перед товарищем. Для Савельева было несбыточной мечтой то, что для него повседневностью. А как поможешь парню?

Николай молча пожал Савельеву руку, выражая свое сочувствие.