Охота на василиска - Евгения Пастернак

— Нет.

«Это был не Мышкин папа! Хотя… я его никогда не видела, он все время в офисе… Мышка еще говорила, что у нее с отцом терки…»

— А кто мог желать ей зла? — следователь по-прежнему не отрывался от писанины.

— Да никто не мог! — Ксюша поняла, что надо срочно узнать правду. — С ней что-то случилось?

Следователь поднял глаза.

— Сегодня утром она скончалась в реанимации. Острое отравление. Токсикология показала наличие яда.

Ксюша какое-то время смотрела на следователя, а он на нее. «Глаза карие, — тупо думала Ксю. — Острые. А сам мятый какой-то. В морщинах… как шарпей».

Следователь вернулся к документам. Ксюша, не думая уже совсем ни о чем, смотрела, как на бумагу ложатся строчки — такие же мятые, как сам следователь.

— Вы можете что-то сообщить по этому поводу? — спросил следователь.

— По какому?

— По факту отравления.

— Нет.

— Если что-то вспомните или выясните, сообщите учителям.

Ксюша поняла, что эту фразу он произнес на автомате, не вдумываясь в смысл. И все остальное, наверное, тоже. Потом она подмахнула документ в углу («С моих слов записано верно») и вышла. Пыталась выйти в дверь, через которую вошла, но кто-то отловил ее и направил в другую.

За дверью все рыдали. То есть все девчонки. Парни мрачно косились друг на друга, не понимая, как себя вести. Отпускать шуточки — не к месту, а нормально разговаривать они, оказывается, не умели. Ксю оперлась на стенку и думала: «А я почему не реву? Я же лучшая подруга. Должна плакать громче других». Но так и не начала.

А потом приехала мама и забрала ее домой.

На следующий день Ксюша в школу не ходила. Видимо, никто не ходил. И на то, чтобы созвониться с одноклассниками, не было сил.

Время залипло. Дома была мама с белыми губами и безумными глазами. Она все время разговаривала по телефону. Один раз Ксюша уплыла из реальности, ей показалось, что мама просто работает. У нее обычные хлопоты ивент-менеджера, или, как сама мама шутит, «устроителя пьянок»: сколько гостей, где разместить, транспорт, священник…

Ксю очнулась. Да, священник… Это похороны. Мышку будут хоронить.

Чтобы не свихнуться, Ксюша пыталась загрузить голову оргвопросами, как мама.

Идти или не идти?

Стоит звать весь класс или не стоит?

Кто придет от школы? Нужно ли приходить кому-то от школы? Готовы ли родители увидеть Мышкиных одноклассников?

Но, с другой стороны, они учились вместе с пятого класса, нужно дать детям возможность проститься.

«Проститься». Слово застряло в голове.

— Ксюша нормально, — сказала мама в телефон. — То есть я не знаю. Она не говорит со мной. Сидит у себя в комнате.

«Как же я с тобой поговорю, если ты все время болтаешь по телефону?» — удивилась Ксюша.

— Переживает, конечно. Они так дружили.

«Я переживаю, — подумала Ксюша. — И я должна буду проститься».

— Завтра в два. Детей снимают с уроков. Не знаю, как я это переживу. Как в глаза Лене смотреть? Что говорить? Как это вообще можно…

Мама разревелась.

Ксюша подумала о том, что завтра тоже не надо идти в школу, потому что их снимают с уроков. Потом подумала про тетю Лену, которая буквально три дня назад ругала их с Мышкой за то, что они отключили телефоны и ушли в кино. И не предупредили, что в кино. Она ругалась и кричала, что они еще дурочки и с ними что угодно может случиться. Что может случиться даже с дурочкой днем в центре большого города? Но телефоны пообещали больше не отключать. А тетя Лена им потом коробку конфет открыла. Сказала, что с орехами, а оказались с непонятной кислятиной.

У мамы зазвонил телефон.

— Завтра в два, — сказала мама.

«Завтра в два», — подумала Ксюша.

Вдруг встрепенулась, буквально подпрыгнула, села на кровати. Они же завтра в три должны были идти на собрание по «Старкону»! Надо предупредить, что не придут!

Ксюша схватила ноутбук, нашла нужную группу Вконтакте.

«Извините, мы с Дианой Мышкиной завтра не придем, — написала она, — потому что…»

Через пару минут «потому что» Ксюша стерла и отправила сообщение.

Потому что…

Мышкино лицо смотрело на нее из списка друзей.

Ксюша машинально щелкнула на страничку, как делала это десяток раз на дню.

«Последний раз заходила вчера в 16–05».

Последний…

Ксюша почувствовала, что не может вдохнуть. Как будто что-то порвалось внутри, легкие забыли, как дышать, сердце провалилось в желудок.

— Ксюша, ты как?

Мама теребила ее руки, прижимала к себе голову, брызгала в лицо водой.

— Ты что? Ты что? Ты что? — повторяла она как заведенная.

Мама ревела в три ручья, трясущимися руками протягивая Ксюше воду.

— Я не буду прощаться, — сказала Ксюша. — Я не могу…

Они стояли, наверное, на почетных местах, возле гроба. Ксюша на гроб не смотрела, не могла. Смотрела на лица остальных. Одноклассники… сосредоточенные и растерянные. Нет, не растерянные, а… как это слово? По литературе недавно читали… Ошарашенные. Вот такие — как будто по ним прокатились огромные шары, помяли, постучали по головам и укатились. Какие-то родственники, почему-то сплошь тетки. Эти правильные — грустные и заплаканные. На похоронах так и надо. Ксю потрогала свое лицо. Оно до сих пор было опухшее.

Потом собралась с духом и посмотрела все-таки на гроб. Вернее, на тетю Лену, которая стояла, вцепившись в его край. Наверное, чтобы не упасть. Ксюша опустила глаза на Мышку. Потом подняла на тетю Лену. Ей вдруг показалось, что она сходит с ума — Мышка стоит у гроба, а ее мама лежит в гробу.

Ксю закрыла глаза, досчитала до десяти, снова открыла. Нет, стояла все-таки тетя Лена, но сегодня она была похожа на Мышку, а Мышка — на тетю Лену. Все потому, что Мышку причесали, накрасили, одели во что-то нарядное. Оказывается, у нее даже грудь есть. Обычно Мышка ходит в балахонах каких-то бледно-бежевых. А тетя Лена, наоборот, обычно накрашена, одета с иголочки, на каблуках, улыбочка ехидная, подбородок задран. Не мама, а старшая сестра.

Но это обычно. А сегодня — ни косметики, ни улыбочки. И балахон. Только не бежевый, а черный.

Тут пришел поп и принялся читать что-то на непонятном языке, отработанными движениями помахивая кадилом. Родственницы начали креститься и бормотать. Ксюша поняла, что еще немного — и завоет. Она осторожно двинулась к выходу, сопровождаемая мамой.