Лев Святого Марка. Варфоломеевская ночь - Джордж Альфред Генти

– Но ведь это неслыханное дело, – горячился Фрэнсис, – чтобы людям, у которых есть влиятельные связи, дозволяли совершать почти безнаказанно такие дела, за которые простого смертного повесили бы; закон должен быть одинаков как в отношении бедных, так и богатых.

– У нас и не делают различий, когда дело касается блага республики, – возразил его собеседник. – Если, например, кто-либо восстанет против правительства, то тут уже не разбирают, будет ли то знатный человек, или простой рыбак; кто бы ни был заговорщик, он подвергается заточению в наши подземные темницы.

Фрэнсис охотно еще побеседовал бы со своим приятелем, но ему надо было спешить домой, так как отец держал его строго и не позволял слоняться по улицам до поздней ночи.

Окно его комнаты выходило на один из бесчисленных маленьких каналов, впадавших в Большой канал. Освещенные фонарями и факелами гондолы скользили под окном взад и вперед, а когда он высовывался из окна, то мог различать огни лодок, плававших по Большому каналу. До его слуха доносились отрывочные слова песен, звуки гитары и веселый смех. Воздух был мягкий и теплый; вечер был такой чудный, что Фрэнсис не мог заснуть. Он мысленно переживал испытанные им вечерние впечатления и задумался о воинственных героях, о которых ему рассказывал его приятель; к тому же у него не выходила из головы молва о новых предстоящих войнах республики. Его обуяло одно страстное желание: «Если бы я был постарше, – мечтал он, – то стал бы сражаться вместе с другими». Еще живя в Лондоне, он усердно упражнялся в рыцарских играх и не изменял своим привычкам и здесь, в Венеции. По его настоятельной просьбе отец позволил ему посещать школу фехтования, где сыновья дворян и зажиточных венецианцев упражнялись в фехтовании, в бросании метательного копья и в умении владеть секирой. Он отличался силой и ловкостью, что, впрочем, признавали решительно все его товарищи. Часто он отправлялся на какой-нибудь уединенный остров и там упражнялся, стреляя из лука в цель. Он прилагал особое усердие к тому, чтобы добиться ловкости в обращении с веслом. Он скоро научился отлично управлять гондолой, и самым большим для него удовольствием было, катаясь в гондоле вместе с Джузеппе, сыном гондольера его отца, грести самому. Молодежь знатных венецианских семейств не занималась греблей и считала это занятие даже унизительным, так что Фрэнсис решался браться за весла только под покровом вечерней темноты или где-нибудь в отдаленных каналах, где не было большого движения гондол.

Утром, на другой день после свидания молодых приятелей, Фрэнсис подошел к ступенькам, где гондольеры Беппо и Джузеппе в своих черных одеяниях, опоясанные красными кушаками, стояли у гондолы, поджидая мистера Хэммонда, который хотел ехать в Маламокко для осмотра груза, прибывшего накануне из Азова. Увидя Фрэнсиса, Джузеппе выскочил на берег.

– Я узнал тут об одной гондоле, синьор Фрэнсис, которая как раз будет подходящая для вас; вы можете купить ее за сущий пустяк.

– Неужели! Где же я могу посмотреть на нее, Джузеппе?

– Гондола принадлежит одному человеку из Лидо. Два года тому назад владелец построил ее для гонок, но потом заболел и не мог пользоваться ею; теперь он охотно продал бы гондолу, так как она слишком легка для обыкновенной работы; уж так легка, как ореховая скорлупа. Она обошлась ему в четыре дуката, но он охотно уступит за два, она теперь совсем ему не нужна.

– Что же, это очень выгодно для меня, Джузеппе. Я давно подыскиваю себе подходящую лодку. Твоя гондола вполне годится для моего отца, а для меня она слишком тяжела. Сегодня же вечером мы прокатимся в Лидо и осмотрим гондолу, про которую ты говоришь.

Беппо и его сын сняли куртки и в своих белоснежных рубашках и черных шароварах, с красными шарфами и лентами вокруг шляп, заняли свои места, – один у носа гондолы, а другой – у руля. Хэммонд опустился на подушки посредине лодки, и гондола плавно и бесшумно поплыла по каналу. Фрэнсис очень сожалел о том, что не мог сопровождать отца, так как по утрам он должен был посещать школу, в которой преподавались главным образом иностранные языки; в те времена в школах вообще мало обращали внимания на другие предметы. В этой школе он сталкивался с сыновьями знатных венецианских семейств, там же он впервые встретился с Маттео Джустиниани, который был теперь лучшим его другом. Маттео, как и все венецианские дворяне, стремился к тому, чтобы отличиться в искусстве владеть оружием. Он восторгался силой и ловкостью Фрэнсиса, но у самого Маттео не хватало выдержки, чтобы проделывать те упражнения, благодаря которым его друг добился своего искусства. Частенько они толковали и даже спорили о любви молодого англичанина к гребле.

– Не подобает молодому дворянину, Фрэнсис, – уверял итальянец, – трудиться так, как работает простой гондольер; ведь этим людям платят за их труд; и что же это за удовольствие – грести до полнейшего изнеможения сил; этого я не понимаю. Я ничего не имею против того, когда ты увлекаешься в школе фехтования, где обучают владеть оружием, так как, не умея владеть мечом и кинжалом, нельзя сделаться героем; ну а умение грести для этого вовсе не требуется.

– Но мне это доставляет большое удовольствие, Маттео; видишь, какие у меня крепкие мускулы. И ты мог бы сделаться таким же сильным, если бы решился работать веслом. Ты представить себе не можешь, какое удовольствие испытываешь, когда гондола послушно повинуется каждому движению твоей руки.

– Ну, я охотно предоставляю это дело рукам других!

Вечером Фрэнсис поехал с Джузеппе к лагунам, чтобы осмотреть там лодку, и пришел в восторг, когда увидал гондолу. Она была легка, как скорлупа; дерево в ней было чрезвычайно тонкое, и при этом сразу видно было, что она крепко и прочно построена.

– Я неохотно расстаюсь с ней, – сказал молодой рыбак, хозяин лодки. – Я испытывал ее два или три раза; она летит как стрела, но у меня лихорадка, и я уже не могу участвовать в гонках. А времена теперь плохие, приходится поневоле расстаться с ней.

Фрэнсис и Джузеппе испытали лодку и пришли в такой восторг от ее легкости и быстроты, с какой она мчалась по воде, что Фрэнсис тотчас же уплатил требуемую за нее сумму. Приобретение лодки доставило ему, кроме того, еще другую радость, так как отец разрешил ему теперь подольше оставаться вне дома и предпринимать более дальние поездки. Теперь не проходило почти ни одного вечера без того, чтобы Фрэнсис не катался по лагунам в своей гондоле, и матросы, мимо которых часто даже ночью скользила его маленькая ладья, дружелюбно кивали англичанину головой.

– Кто эти дамы, Маттео? – спросил Фрэнсис однажды вечером своего друга, когда они в сопровождении Джузеппе катались по Большому каналу и молодой венецианец поклонился двум девушкам, проплывавшим мимо них в гондоле.

– Это мои родственницы, Мария и Джулия Полани; они только недавно возвратились с Корфу. Их отец один из богатейших купцов в нашем городе; последние три года он провел на Корфу, где находятся главные его торговые склады. Род Полани очень древний, и из него даже избирались дожи. Молодые девушки считаются одними из богатейших наследниц в Венеции, так как братьев у них нет. Мать их умерла вскоре после того, как родилась Джулия.