Давай поженимся - Мэри Лайонс

– О Боже, который час? – Салли поспешно вскочила из-за стола. – Мне еще десять минут назад следовало быть у парикмахера.

– Подумать только! Вот так Макс Уорнер! Что теперь выкинул! – говорила Роуз, провожая глазами убегавшую Салли, но тут взгляд Роуз упал на белое как мел, потрясенное лицо Эмбер. – Что случилось, Эмбер? Ты плохо себя чувствуешь?

– Нет, я… – Эмбер глубоко вздохнула и постаралась овладеть собой. – Не беспокойся, я в порядке, – заверила она подругу дрожащим голосом, поймав на себе ее встревоженный взгляд.

– Ты слишком переутомляешься, – твердо заявила Роуз. – Чтобы выносить твою мать, уже требуется терпение святого. А этот огромный старый дом…

– Извини, пожалуйста. Мне пора. У меня и правда дел невпроворот. И столько всего надо испечь, – бормотала Эмбер, собирая свои пакеты.

– Вид у тебя неважный. Будем надеяться, что ты не подхватила грипп. – Роуз озабоченно вглядывалась в бледное лицо не способной унять дрожь подруги. – Если завтра будешь чувствовать себя плохо, и не думай о том, чтобы забирать Люси из школы. Я могу поехать в Лондон через день-другой…

– Нет-нет, в этом нет никакой надобности. Я себя чувствую нормально, просто дома много дел. Пока! – И Эмбер заторопилась к выходу.

Пораженная услышанным, не в силах унять нервную дрожь, Эмбер скорчилась на переднем сиденье своего старенького «лендровера» и тупо смотрела невидящими глазами на темную, собранную утром в морщины воду широкой реки. Она понимала, что в таком состоянии ей не проехать пять миль до Элмбридж-Холла. Даже ключ в зажигание ей удалось вставить далеко не с первой попытки… Но ведь и на городской стоянке нельзя стоять до бесконечности… Соблюдая предельную осторожность, Эмбер вырулила на набережную, которая в это время года, к счастью, была пустынна.

Крепко обхватив руками себя за плечи, Эмбер тряслась как в лихорадке и мрачно твердила, что должна… должна была знать: рано или поздно это случится. Какой глупой она была все эти восемь лет, жила в выдуманном ею самой раю для дураков! Она, правда, не знала, что леди Паркер приходилась бабушкой Максу Уорнеру, но должна же была понимать, что он, как блудный сын, когда-нибудь непременно вернется в свой родной Элмбридж!

Эмбер вдруг почувствовала, что ей необходимо глотнуть свежего воздуха, и вышла из «лендровера». Медленно расхаживая взад и вперед по заледеневшей брусчатке на набережной, она старалась взять себя в руки и решить, как быть дальше. Но не могла сосредоточиться из-за теснивших все прочие мысли воспоминаний.

Единственное и горячо любимое дитя богатых родителей, Эмбер была надежно ограждена от тягот жизни до того памятного лета… В бесконечно длинное знойное лето, когда ей исполнилось восемнадцать, сопровождавшие крушение торговой империи отца трагические события до основания разрушили счастливый мир ее детства. Застигнутая врасплох газетными заголовками, возвещавшими на всю страну о «финансовом скандале», о том, что «бизнесмен из Суффолка потерял миллионы», Эмбер изведала всю глубину отчаяния, когда, вскоре после банкротства, ее отец умер в результате сердечного приступа. А когда ее мать, будучи не в силах примириться с тем, что они потеряли не только свое состояние, но и свои прежние связи, лишилась рассудка и семейный врач поместил ее в городскую психиатрическую больницу, Эмбер оказалась в полном одиночестве на пепелище былого благополучия.

Будь с ней в это невыносимо трудное время кто-нибудь рядом, с кем бы она могла поделиться своими горестями, возможно, жизнь ее сложилась бы иначе. Но единственная близкая родственница Эмбер, престарелая тетка, жила в Лондоне, а школьные друзья или разъехались на летние каникулы, или же просто избегали ее – по совету предусмотрительных родителей, не желавших, чтобы их чада общались с дочерью человека, который якобы был замешан в финансовых махинациях. Эмбер находила спасение от все возраставшего нервного напряжения в продолжительных прогулках по безлюдным лугам, невдалеке от ее дома спускавшимся к реке. Вот там-то однажды под вечер в конце жаркого августа Макс и столкнулся с несчастной рыдавшей Эмбер.

Подростком, как все ее ровесницы, Эмбер была влюблена в бесшабашного Макса Уорнера. Но последние пять лет она его не встречала. Впрочем, когда он заключил в объятия Эмбер, дрожавшую от рыданий, она восприняла это как нечто совершенно естественное.

– Разве мог я забыть эти прекрасные зеленые глаза? – стирая с ее глаз слезы, снисходительно обронил он, улыбаясь. – Я всегда знал, что ты вырастешь настоящей красавицей.

– Правда? – только и смогла она выдохнуть, чувствуя, как от его теплой, манящей улыбки щеки ее заливаются ярким румянцем.

Макс осторожным движением руки убрал с высокого лба Эмбер длинные влажные пряди, нагнул свою черноволосую голову и нежно поцеловал девушку в губы.

Как ни странно, Макс, в отличие от многочисленных друзей и просто знакомых семьи Эмбер, казалось, не считал ее лично виновной в прегрешениях отца. И пока Макс и Эмбер медленно шагали по направлению к ее дому, заполненному теперь в основном ящиками с домашним скарбом, предназначенным к продаже на местном аукционе, она узнала, что у Макса тоже горе – у него неожиданно скончался отец. За своими заботами Эмбер как-то запамятовала, что от обширного инсульта преподобный Уорнер умер. Потому-то Макса и вызвали срочно из Америки, где он только-только получил степень магистра по менеджменту в Гарвардском университете. Слова Макса не могли, естественно, не вызвать живейшего отклика в ее душе, когда он признался, что ему очень трудно и тоскливо жить одному в огромном пустом доме священника, и посетовал, что не очень-то стремился к взаимопониманию с отцом при его жизни.

– Отец, – заключил Макс, – несомненно, страдал от моих мальчишеских выходок, ведь я был настоящий сорвиголова.

Ах, если бы только она не была тогда так молода и наивна! Взглянув трезвыми глазами на себя тогдашнюю, Эмбер ощутила острые уколы стыда. Голова ее была набита романтической чушью, а сердце от блестевших синих глаз Макса, от силы его мужского обаяния билось быстрей. Можно ли удивляться тому, что она, как современная Золушка, немедленно по уши влюбилась в своего прекрасного принца? Он же, если и томился ее явным обожанием, никак этого не выказывал, ибо день за днем сопровождал ее в продолжительных прогулках по пустынному берегу реки. И то, что случилось, было, наверное, неизбежно: однажды, споткнувшись о незаметное в густой траве бревно и упав, Эмбер почувствовала на себе сильные руки Макса и со всем жаром молодой страсти ответила на призыв его губ и тела.

Макс этого, естественно, хотел. Но за все восемь лет, прошедшие с тех пор, Эмбер никак не удавалось доказать себе, что он, только он виновен в том, что случилось. Трогательно неискушенная в любви, Эмбер испытывала не менее сильное желание, чем Макс, и ее пылкие ответные ласки должны были заглушить голос совести, если он и звучал в его душе.

Последующие несколько недель навсегда запечатлелись в памяти Эмбер как краткая пора безмятежного блаженства и восторга. Ни глубокое горе из-за смерти ее отца, ни возрастающая обеспокоенность душевным состоянием матери не могли омрачить испытываемого Эмбер… обоими любовниками невероятного счастья или помешать тому, что едва они оставались наедине, как их сразу же захлестывали волны желания.