Кольцо златовласой ведьмы - Екатерина Лесина

– Купи себе что-нибудь.

– Мне ничего не надо.

– Ага, – Гарик задумчиво поскреб щетинистый подбородок. – Ты, это… если чем обидел, то извини.

Обидел? Чем и когда он мог Вику обидеть, если виделись они только на выходных и по праздникам? Ну, или вот сейчас.

– Ничем вы меня не обидели! Просто… мне неудобно брать у вас деньги. И вообще я сама привыкла. И жить я к вам не поеду. Разве что ненадолго, пока квартиру не найду.

Все говорили, что найти приличное съемное жилье за умеренную плату – это сверхзадача.

– Я Ленке говорил, чтоб она не лезла. Но она ж упертая… короче, ты недельку перекантуйся, чтоб она успокоилась, а там я тебе хатку найду. И выкать прекращай. Не чужие небось.

Местное солнце было агрессивным.

Обглодав добела дома и вылизав пропыленную дорогу, оно принялось за Вику. Маменька бы обрадовалась такому вниманию, она любила загорать, утверждая, что именно загар естественен для человека. Но Вика – не маменька. Ее кожа была бледной, прозрачной и сверхчувствительной.

На косметику она реагировала красными пятнами.

На морепродукты – сыпью.

На лучи солнца – сухостью и шелушением или же россыпью волдырей по плечам, которые долго лопались и облезали лохмотьями.

В общем, Вика уже начала жалеть, что покинула уютный заповедник отеля. Кружевной зонтик, подаренный мамой – раз уж Вика столь нежна, то пусть ходит с зонтиком, ко всему, это и загадочности ее образу придает, – от солнца не защищал.

Кафе были закрыты.

И вообще, город, пользуясь полуденным часом, пребывал в полудремотном состоянии. Ни людей, ни животных… Вика гуляла уже второй час. Без цели, без плана, просто разглядывая такие забавные, словно игрушечные, домики, магазинчики с яркими витринами, вывески, случайных прохожих, дорогу… по дороге она и свернула в этот переулок. Здесь дома стояли тесно друг к другу, балкончики почти смыкались, образуя своего рода арки. На протянутых веревках сохло белье.

Сюда почти не проникало солнце, и Вика сложила зонт. Жарко.

И – странно. Куда это она забрела?

Вика остановилась и достала карту, понимая, что действие это лишено всяческого смысла: с картами у нее никогда отношения не складывались. Несколько минут она честно рассматривала переплетение линий, вчитываясь в названия улиц, поворачивая карту то одной стороной, то другой, но потом сдалась.

Надо найти кого-нибудь и спросить дорогу. Кого-нибудь, кто говорит по-английски. А лучше, если он согласится ее проводить, но… кого тут искать? Улица была пуста и безлюдна. Вика поправила шляпку и решительно двинулась вперед.

Ведь должен ей хоть кто-то попасться!

И вообще, паниковать рано. На крайний случай, она может позвонить маменьке. Та обрадуется, получив очередное подтверждение собственной правоты и Викиной жизненной беспомощности…

Старуха сидела на земле. Вика сперва приняла ее за груду мусора, но стоило ей приблизиться, и груда шелохнулась. Черные юбки, черная безразмерная кофта, некогда расшитая бусинами и пайетками, но сохранившая лишь остатки былой роскоши. Бусы в несколько рядов и цепочка с массивным крестом. Еще одна – со связкой медальонов: круглых, квадратных, прямоугольных. С ликами святых и именами покровителей.

Старушечье лицо, красное, будто вылепленное из глины, было неподвижно. Крупный нос, черные, сросшиеся над переносицей брови, узкие губы и седые волосы, выбившиеся из-под косынки. Руки лежали на юбках и по сравнению с лицом были неестественно белы и лишены морщин. Словно эти гладкие ладони принадлежали вовсе не старухе.

– Извините, – сказала Вика. – Вы не подскажете, как выйти…

Замолчала, поняв, что говорит по-русски. Ее не поймут. Английский же, на котором Вика худо-бедно разговаривала, вдруг выветрился из ее головы.

– Прошу прощения, я… наверное, пойду… сорри.

Она сделала шаг назад, стремясь убраться в тень, подальше от острого старушечьего взгляда. В ее синих глазах было что-то, напугавшее Вику.

– Стой, – велела старуха.

Вика остановилась.

– Русская?

– Да.

– Здесь много русских. – Голос хриплый, надсаженный. – Раньше я одна была. Теперь вот много… зачем ты сюда пришла?

– Заблудилась, – признание это далось Вике легко. Все-таки старуха – не маменька, которая всенепременно запомнит, что в тот единственный раз, когда Вика открыто маменьку ослушалась, случилось почти непоправимое: девочка заблудилась!

– От группы отстала? – Старуха говорила с легким акцентом, который бывает у людей, слишком долго проживших в другой стране.

– Нет. Я сама… погулять вышла и – вот. – Сейчас про Вику подумают, что она – полная идиотка. – Вы не подскажете, как в центр выйти?

– Подскажу, – старуха махнула рукой. – Присаживайся.

И Вика послушно уселась, не на камни – на старый коврик, который был столь грязен, что почти слился по цвету с камнями мостовой.

– Выпей, – она протянула Вике чашку из обожженной глины, простую, но невероятно красивую, и наполнила ее холодным чаем. – Светлокожим тут тяжело. Солнце таких не любит.

– Вы здесь давно?

– Шестьдесят три года уже…

Это целая жизнь.

– Сбежала. Влюбилась, как девчонка, плюнула на все. Семья, ребенок… но любовь – превыше всего. Он меня тоже любил…

Чай был терпким, крепким, с острым мятным запахом. Вика пила. Слушала. Жалела, наверное, эту незнакомую женщину, которая любви ради – маменьке бы это понравилось – променяла жизнь на жизнь.

– Была ли счастлива? – старуха словно читала Викины мысли. – Пожалуй, была. Первые лет пять, пока Луиджи со мной жил… а потом все иначе стало. Пусто стало. Тут – пусто. – Она прижала раскрытую ладонь к груди. – И живу вот… живу и живу. Уже недолго осталось. Там, – старуха подняла палец к синему небу, видневшемуся меж балконов, веревок и белья. – Там пусть судят, а людям – нечего.

– Я вас не сужу.

– Не хватало еще! Чего ты хочешь от жизни-то?

Странный вопрос во время странного разговора.

Никто и никогда не спрашивал Вику, чего же она хочет. Маменьке ее желания казались несерьезными, детскими. Немногочисленные подруги были заняты собственными проблемами. А сама Вика… чего же она хочет?

– Не знаю, – честно ответила она. – Я знаю, чего не хочу. Это проще.

– И чего не хочешь?

– Быть похожей на… – почти предательство, но это же не так! Вика любит маму, несмотря на кардинальную разницу в их характерах, на ссоры и ее постоянные попытки сделать Вику иной. Но ведь любовь – это совсем другое. – Мама у меня хорошая. И хочет, чтобы я была счастлива. Только мы по-разному видим счастье.