Сладкие объятия - Розамунда Пилчер

— О, книга!

На вес она была тяжелой, и надежда на то, что книга рассмешит ее, угасла. Это, скорее всего, наставляющая, призывающая к размышлениям книга, умно касающаяся различных социальных проблем дня. Или, может быть, книга о путешествиях, в которой свидетели рассказывают о ярких обычаях некоторых племен Центральной Африки. Родни усиленно занимался воспитанием ума Селины, и его глубоко огорчало, что она так явно выказывала свой интерес к журналам, дешевым книгам и детективам.

То же самое касалось и других областей культуры. Селина любила театр, но не могла наслаждаться четырехчасовым нудным рассказом о том, как двое людей живут в мусорных ящиках. Она также восхищалась балетом, но предпочитала балерин, одетых в старомодные пачки, а вальсы — Чайковскому, но ее музыкальные пристрастия не включали сольные скрипичные концерты, которые неизменно набивали оскомину на зубах, как будто бы она только что надкусила кислую сливу.

— Да, — сказал Родни, — я прочитал эту книгу, и она так меня поразила, что я купил для тебя отдельный экземпляр.

— Как мило. — Она взвесила сверток на руке. — О чем она?

— Об острове в Средиземном море.

— Звучит интересно.

— Думаю, она в некотором роде автобиографична. Этот парень отправился туда жить лет шесть-семь тому назад. Соорудил себе дом, сблизился с местными жителями. Его высказывания об испанском образе жизни поразили меня своей прямотой, своей разумностью. Тебе понравится, Селина.

Селина ответила:

— Да, конечно, я уверена, — и положила сверток на сиденье рядом. — Большое спасибо, Родни, что купил ее для меня.

После обеда они попрощались на тротуаре, стоя лицом друг к другу: Родни, сдвинув котелок к носу, и Селина, со свертком в руках и рассыпавшимися по лицу волосами.

Он спросил:

— Чем собираешься заняться после обеда?

— Не знаю.

— Почему бы тебе не пройтись до «Вуллэндс» и постараться определиться со шторами? Если бы ты смогла получить несколько образцов, мы бы захватили их с собой на квартиру завтра днем.

— Да. — Звучало приемлемо. — Хорошая мысль.

Он подбадривающе улыбнулся. Селина улыбнулась в ответ. Он сказал:

— Ну, тогда до свидания. — Он никогда не целовал ее на улице.

— До свидания, Родни. Спасибо за обед. И за подарок, — не забыла добавить Селина.

Он сделал жест рукой, как бы говоря, что ни обед, ни подарок не составили труда. Затем, улыбнувшись напоследок, он повернулся и зашагал прочь, пользуясь зонтиком, как тростью, быстро и натренированно пробираясь сквозь толпу на тротуаре. Она ждала, немного надеясь, что он обернется, чтобы прощально махнуть рукой, но он не обернулся.

Оставшись одна, Селина вздохнула. День был как никогда теплым. Все тучи разогнало, и ей была невыносима мысль о том, чтобы сидеть в душном магазине, пытаясь выбрать образцы для штор в гостиной. Она бесцельно пошла по Пикадилли, с риском для жизни перешла дорогу и свернула в парк. Деревья были прекрасны, начинала пробиваться молодая и зеленая травка на смену коричневой и пожухлой. Когда она прошла по траве, то почувствовала свежий запах, как от летней лужайки. Повсюду расстилались желтые и лиловые ковры крокусов, а под деревьями попарно стояли скамьи.

Она подошла и села на одну из скамеек, откинулась назад, вытянув ноги и подняв лицо к солнцу. Скоро кожу закололо от солнечного тепла. Она выпрямилась и, сняв пиджак и закатав рукава свитера, подумала: «Я могу отправиться в «Вуллэндс» и завтра утром».

На трехколесном велосипеде проехала маленькая девочка, а сзади шли ее отец и маленькая собака. На ребенке были красные колготки и голубое платье, а в волосах черная лента. Отец в свитере с узким горлом и твидовом пиджаке выглядел совсем молодым. Когда девочка остановилась и пошла по траве понюхать крокусы, он не сделал попытки остановить ее, но, придерживая велосипед, чтобы тот не укатился, и улыбаясь, наблюдал, как она наклонилась, показывая красные колготы. Маленькая девочка сказала:

— Они не пахнут.

— Я бы тебе и так это мог сказать, — ответил ей отец.

— Почему они не пахнут?

— Понятия не имею.

— Я думала, что все цветы пахнут.

— Большинство. А теперь поехали.

— Можно я их сорву?

— Не стоит.

— Почему?

— Садовники этого не любят.

— Почему?

— Таково правило.

— Почему?

— Ну, другие тоже любят смотреть на них. Ну, пошли.

Маленькая девочка подошла, забралась на свой трехколесный велосипед и покатила по дорожке, а ее отец пошел сзади.

Селина наблюдала эту маленькую сценку, раздираемая радостью и тоской. Она наблюдала жизнь окружающих людей, прислушивалась к разговорам других семей, других детей, других родителей. Их отношения друг с другом вызывали у нее бесконечные размышления. Ребенком, когда Агнес, ее няня, ходила с ней в парк, она всегда робко пристраивалась рядом с играющими детьми, мечтая о том, чтобы ее пригласили в игру, но боясь попросить об этом. Ее приглашали нечасто. Ее одежда всегда была слишком опрятной, а Агнес, сидящая на ближайшей лавочке и занятая вязанием, могла выглядеть очень суровой. Если ей представлялось, что существовала опасность, что Селина подружится с детьми, которых старая миссис Брюс несомненно сочла бы «неподходящими», тогда Агнес сматывала клубок шерсти, протыкала его спицами и объявляла, что пора возвращаться в Квинз-Гейт.

Они жили семьей женщин — маленьким женским мирком, управляемым миссис Брюс. Агнес, некогда бывшая ее горничной, и миссис Хопкинс, повариха, и Селина — все они были ее послушными подданными, и мужчины, за исключением мистера Артурстоуна, бабушкиного адвоката, или, в последние годы, мистера Родни Экланда, представлявшего мистера Артурстоуна, редко переступали порог дома. Когда же такое случалось — починить трубу, кое-что немного подкрасить или снять показания счетчика, — Селина неизменно находилась туг как тут, задавая вопросы. Женат ли он? Есть ли у него дети? Как зовут его детей? Куда они ездят на каникулы? Это был один из способов разозлить Агнес.

— Что бы сказала твоя бабушка, если бы могла тебя услышать, — отрывать человека от работы?

— Я не отрывала его. — Иногда Селина могла быть упрямой.

— Почему ты хочешь говорить с ним?

Она не могла ответить, потому что не понимала, почему это так важно. Никто не говорил с ней об отце. Даже само его имя никогда не упоминалось. Селина даже не знала, как его звали, так как миссис Брюс была матерью ее матери и Селина носила ее фамилию.

Однажды, чем-то возмущенная, она прямо спросила:

— Я хочу знать, где мой отец. Почему у меня его нет? У всех есть отцы.

Ей было сказано холодным, но довольно ласковым тоном, что он умер.