Эпоха рыцарства в истории Англии - Артур Брайант

Ежегодный матч по крикету между командами Гарроу и Итона являлся (и является до сих пор) одним из самых знаменательных событий для всей Англии. Во-первых, это своего рода инициация для мальчиков, особенно для тех, которым больше всего доставалось в течение учебного года. С другой стороны, матч этот демонстрировал родителям результаты пребывания их отпрысков в школах: победа той или иной команды воспринималась не только как личный триумф, но и как дело национальной важности. Брайант принял участие в таком матче в лето накануне Первой Мировой войны. Весь британский истеблишмент или аристократия, если использовать традиционно европейское название, которое прекрасно выражает суть британской элиты, находился на этом матче. Горделивые дамы в немыслимых туалетах и шляпах со страусиными перьями, окруженные респектабельными джентльменами в безукоризненных сюртуках и котелках, отбросив всякие приличия, болели за своих детей, бесновались при каждом прибавлении очков. Родители Брайанта были очень горды своим сыном, когда команда Гарроу победила.

1915/16 учебный год был выпускным для Артура Брайанта, однако все выпускники мечтали о фронте. Брайант также рвался на передовую. Учителя характеризовали его как тихого и ничем не выдающегося ученика, который не высказывал никакой особой заинтересованности в каких-либо предметах. Но решающей была встреча Брайанта с Джорджем Таунсендом Уорнером, который преподавал историю на последнем курсе. Уорнер был отличным историком и не менее выдающимся педагогом, который сумел привить Брайанту не просто интерес к замечательным событиям прошлого, но серьезную рефлексию на настоящее посредством прошлого. Брайант был не первым, кто попался в сети Уорнеровского таланта: первым был Джордж М. Тревельян, великий английский социальный историк и впоследствии близкий друг Брайанта. В первом семестре Уорнер мало замечал Артура, но после первого же написанного им эссе, стал проявлять больше интереса. В конце года речь зашла о продолжении занятий в Кембриджском университете (ибо сам Уорнер был Кембриджским выпускником). Перед Брайантом возникла дилемма: в его намерения входило поступить на военное отделение Гарроу, затем пройти годовое обучение в Сандхурсте (самом лучшем военном колледже страны) и затем отправиться на фронт. С другой стороны, Кембридж давал возможность поступить в летную школу и отправиться на войну сразу же по достижении 18 лет. Поэтому Брайант внял совету Уорнера и поступил в Кембридж. По возвращении с летних каникул Брайант узнал, что Джордж Таунсенд Уорнер умер, что было для него огромным ударом, но это лишь укрепило в нем принятое решение. Зимой 1916 года он был принят в Пемброк Колледж Кембриджского университета, а следующим летом поступил в летные войска, получив параллельно премию школы Св. Хейлера на написание своей дипломной работы и стипендию школы Гарроу для особо одаренных учеников.

Обучение в летной школе разочаровало прежде всего инструкторов Брайанта: его инструктор так боялся выпускать его в небо, что перед зачетным вылетом попросил несколько раз повторить как надо взлетать, садиться, управлять самолетом во время полета и как делать петлю. Брайант чуть не убил себя во время своего первого вылета, забыв, что штурвал следует тянуть на себя, а не поворачивать, как при ведении автомобиля. С другой стороны, и сам Брайант был разочарован, так как он считал, что если умеет хорошо читать карты, то ему будет чем заняться. Но выяснилось, что военная служба совершенно не предполагает работу с картами. В результате, когда Брайант отправился на фронт, его детская мечта стать военным сошла на нет. Но чувство долга у него было слишком сильным, как, впрочем, у любого патриота. Когда Брайант впервые увидел поле боя во Франции (в 1918 году), в нем, наверное, проснулось чувство исторического восприятия, заложенное Уорнером: «Передо мной лежала Голгофа, а на ней – черепа мертвецов. История была здесь. Я был всего лишь юнцом, недавно из Англии, и стоял на краю той великой эпохи, в которую втиснулся опыт многих столетий. Я явился немым свидетелем настоящего героизма, в котором я так и не принял участия. Поле битвы было все еще обнаженным: ни человек, ни природа не сделали ничего, чтобы лишить его всего этого ужаса и мертвечины. Здесь бок о бок лежали смелость и терпение, отчаяние и боль страданий, их мрачные очертания прятались под покровом ночи...» Брайант так и не участвовал в боевых действиях, но впечатление от войны оказало на него глубокое влияние, которое он пронес вплоть до второй великой войны – Второй Мировой.

Брайант вернулся в Англию через два месяца после перемирия в 1919 году среди тысяч других молодых людей, которые жаждали оказаться дома и не подозревали, что теперь им будет гораздо сложнее вливаться в мирную жизнь. Проблема потерянного поколения хорошо артикулирована в немецкой и французской литературе. О такого рода проблемах в Британии мы знаем мало. Тем не менее английские юноши мало чем отличались от французских или немецких. Их психика также была сломана войной, социализация также представляла большие проблемы. Однако положение англичан было осложнено тем, что они вернулись в мирное общество, мало затронутое войной и разрухой, тогда как их континентальные собратья вместе со своим обществом поднимали страну после войны. От британских юношей требовали быть такими же, как до войны, чего они уже не могли, от них требовали быть гражданскими в гражданском обществе. Артур особенно глубоко почувствовал это при встрече с отцом. Война научила его быть самостоятельным, и именно тогда он начал свою жизнь, оставив родительский дом, и, поступив в Оксфорд, отказался от продолжения военной карьеры, что также было последствием полученного им опыта. Брайант поступил именно на историческое отделение, впервые четко определив свой интерес к истории, на сей раз выношенный и обдуманный интерес. Однако Брайант намеревался быть практиком, а не посвятить себя научной работе. Поэтому, проведя два с половиной года в Квинс Колледже на специальном курсе для бывших военнослужащих и закончив его с отличием, он продолжать обучение не стал, о чем сильно сожалел его тютор Р. X. Ходкин[11], специалист по англосаксам.

Именно во время обучения в Оксфорде другая идея Брайанта, вынесенная им из своего военного опыта, нашла обоснование. Это была очень неопределенная мысль о том, что каждый должен что-то внести в улучшение человечества в целом. Особенно остро он почувствовал это, столкнувшись с реальностью за стенами университета: «Нет ничего исключительного в том, что чувствительный юноша сильно пугается того, что он находит в реальном мире. Это случается все время: возможно, с каждым из нас. Мир полон несправедливости, уродливости и жестокости, и таким он был всегда. Вполне естественно, что благородные и пылкие молодые люди, распираемые оптимистическим чувством того, каким должен быть мир, оказываются устрашенными и возмущенными тем, каким он часто оказывается...» Взгляды Брайанта сильно расходились с позицией его отца, который был в это время возведен в рыцарское достоинство, и как-то потом пожаловался королю, что он боится, что в его доме завелся своего рода большевик! Брайант избрал карьеру учителя. Хотя, как и всякий выпускник Оксфорда из хорошей семьи, он имел на выбор достаточное количество приличных мест, но отказался как от поста редактора английской родословной книги «Пэрства» Берка, места в министерстве иностранных дел, помощника одного из колониальных губернаторов, так и от поста главы аристократической школы Винчестер. Вместо этого он подал прошение в школу Лондонского провинциального совета взять его учителем, что для человека его положения было немного необычным и нетрадиционным. Его друзья по Оксфорду и Гарроу, а он регулярно проводил с ними время (обычно два или три раза в неделю) в клубе в Ноттиг Дейле[12], хотя и не осудили его решения, но были несколько удивлены эксцентричностью поведения Брайанта.