Собрание сочинений - Влас Михайлович Дорошевич
Шрифт:
Интервал:
— Хочешь, Иванов, я тебя провожу до дома, а потом ты меня проводишь до дома! — предложил ученик 8 класса, тоже остававшийся на час «за упорное непослушание классному наставнику».
— Убирайся ты! — со злобой и скорбью отвечал Иванов и пошёл не домой, а по церквам.
Сначала зашёл в одну часовню Божией Матери, потом в другую, потом в третью, потом сходил ещё в одну часовню приложиться к образу Спасителя.
Молился везде горячо и долго, кланялся в землю, прикладывался по несколько раз, брал вату и чувствовал на душе примирение и успокоение и облегчение.
Даже когда какой-то лавочный мальчишка крикнул ему вдогонку:
— Синяя говядина, красные штаны!
Иванов Павел не обернулся, не выругался, как бы следовало, а кротко подумал в душе:
«Господь велел прощать всем. Господи, прости ему его согрешение!»
Он ужасно боялся чем-нибудь теперь прогневать Бога.
И давал в душе обеты:
«Я буду такой добрый, такой добрый. Только пусть бы меня сегодня не секли!»
И вдруг ему вспоминалось, как он в субботу убежал от всенощной, чтоб подраться на церковном дворе с мальчишками.
И его охватывал страх. Он незаметно крестился, чтоб не увидали прохожие, и говорил:
— Я всегда, я всегда теперь буду ходить ко всенощной. Только пусть меня сегодня не секут.
Так он пришёл в Казанский собор, приложился к иконам и особенно долго молился у одной.
Он всегда молился у этой иконы, и у него выработалась даже практика, как молиться.
Надо было стать на колени, откинуться немного назад и говорить шёпотом так, чтоб голос шёл как можно глубже, и чувствовалось лёгкое содрогание во всех внутренностях.
— Господи! Господи! Дай Бог, чтоб меня сегодня… чтоб меня сегодня… не секли! — тише добавлял он, конфузясь перед Богом, что обращается с такой просьбой.
Он истово крестился большим крестом, крепко прижимая пальцы и кланяясь в землю, долго оставался так, прижимаясь лбом к холодному полу.
И он молился так до тех пор, пока не начал чувствовать знакомого ощущения: сердце как будто поднимается к груди, горло слегка сжимает, слёзы сами текут большими каплями из глаз и на душе разливается такое спокойствие.
— Ну, значит сечь не будут! — решил он, почувствовав знакомое ощущение.
И сейчас же сам испугался своей самонадеянности. Закрестился торопливо, торопливо:
— Господи, прости, прости!..
Встав с колен, приложился к образу, перекрестился три раза и пошёл из собора, в дверях снова остановившись и истово перекрестившись ещё три раза.
— Сечь не будут!
Смеркалось. есть хотелось страшно. Иванов Павел пошёл к дому.
И чем ближе он подходил к дому, тем больше и больше падал духом.
— Если сейчас из-за угла выйдет женщина, значит — высекут, а если мужчина — сечь не будут…
Выходила женщина.
— Нет, нет. Не так! Если до той тумбы чётное число шагов, — не будут, нечет — будут.
Он рассчитывал, делал то огромные шаги, то семенил, но встречный мужчина чуть не сбивал его с ног, разбивал все расчёты, и выходило нечётное число.
Иванов Павел выбирал самые отдалённые улицы, останавливался у окон магазинов, шёл всё тише и тише, и когда, наконец, против воли, против желания, всё же подошёл к дому, пал духом окончательно:
— Высекут!
И он принялся ходить взад и вперёд около своего дома. Зажгли фонари, и дворник Терентий в шубе вышел на дежурство.
Он заметил барчука, шагавшего взад и вперёд по тротуару, и сказал:
— Что, вихры, бродишь? Опять набедокурил? — и, помолчав, добавил: — Из 16 номера барчука тоже драть нынче будут. Горничная за розгами прибегала. Надо и для тебя связать. Так уж на вас метла и выйдет.
От этих неутешительных слов стало на сердце у Иванова Павла ещё хуже.
Пробежала в лавочку горничная, заметила барчука и, вернувшись, сказала барыне:
— А маленький барин по протувару ходют!
— Приведи его домой!
Горничная выбежала на подъезд и весело крикнула:
— Павел Семеныч! Идите, вас барыня кличут. Скореича идите! Чего вы, как вам сто лет! Скореича! Ну, будут дела! — сказала она ему на лестнице, и Иванов Павел неутешно заплакал.
Он разделся и стоял в передней, стоял и ревел.
— Иди-ка, иди-ка сюда! — сказала мама. — Ты что ж это, полуночник? Ты бы до полуночи домой не приходил. Иди сюда. Что там ещё?..
И только что Иванов Павел переступил порог гостиной, мать дала ему пощёчину.
— Мамочка, не буду! Ой, мамочка, не буду! — завопил Иванов Павел.
— Хорошо, хорошо, мы это потом поговорим. Чем ещё порадуешь? Что принёс?..
— Ох, мамочка… Мне неправильно…
— Давай записочку-то, давай!
Мать прочла записочку, сжала губы, посмотрела на Иванова Павла, как на какую-то гадину, помолчала и спросила:
— Что ж мне теперь с тобой делать прикажешь? А?
— Мамочка, я не буду…
— Что с тобой делать?..
И Иванов Павел почувствовал жгучую боль в ухе, завертелся, заежился, как береста на огне.
— Мамочка, милая…
— Хорошо, хорошо. Мы с тобой потом поговорим! Потом… — зловещим тоном проговорила мать.
«Потом. Не сейчас будут!» полегчало на душе у Иванова Павла.
— Пойди в кухню, умой харю-то! На кого ты похож?
Иванов Павел пошёл в кухню умываться.
Кухарка Аксинья возилась у плиты, разогревая для него обед, увидала и сказала:
— Дранцы — поранцы, ногам смотр?
Иванов промолчал и мылся.
— Зачем дихтанты не пишешь?! — наставительно заметила кухарка.
Иванова Павла взорвало:
— И вовсе не за диктант, а по латыни! Дура! Дура ты, дура!
— А ты не дурач постарше себя. Я же тебя держать буду, как маменька стегать станет. А тебя подержу! Я тебя так подержу! — поддразнила кухарка.
Иванову Павлу хотелось на неё броситься с кулаками, но он удержался.
Хотелось попросить:
— Аксиньюшка, милая, недолго держи!
Но он тоже удержался.
— Пускай убивают. Ещё лучше!
И, глотая пополам со слезами холодное кушанье, Иванов Павел представлял себе, как он уж помер под розгами, и его похоронили, и все сидят на поминках и едят, как вот он теперь, и мать рвёт на себе волосы и кричит:
— Это я, я убила его! Очнись, мой Паша, очнись, мой дорогой, мой бесценный!
Как рыдала она, когда у него была скарлатина.
И Иванову Павлу стало жаль и себя, и матери, и всех, и он горько-горько заплакал.
— Ага! Кончил обедать? Ну-с? — послышался голос матери.
Иванов Павел вскочил горошком.
— Мамочка! Мамочка! Я сначала приготовлю уроки!
— Хорошо! Хорошо! Готовь, готовь уроки!
Иванов сел за уроки и принялся переписывать всё,
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!