БРИГ - Николай Александрович Игнатов

все его ментальные витражи разлетелись на осколки от хриплого голоса капитана Ридена.

Он буднично осведомился у своего старпома о цели его визита. Ирату, в своей манере, грубым голосом доложил, что, собственно, явился он вовсе не подышать чужим перегаром, а чтобы сообщить о необходимости срочно подтвердить запрос корабля на выход к старту транслокации. Узел давно в пределах досягаемости тетивы. На резонный, хоть и заданный некстати, вопрос капитана – что вообще за дебил заблокировал связь с ним, им был получен ответ, что этим дебилом он сам и является. И понятно – кто же еще может отключить связь с мостиком, кроме капитана?!

Взявшись левой рукой за коллапсирующую голову, Риден выдохнул и разблокировал главный интерфейс на приборной панели. В глаза ударил беспощадно доминирующий красный: десятки уведомлений о запросах на подтверждение и несколько пропущенных сеансов связи. Капитан не глядя ввел пароль и быстро подтвердил выход на старт. В целом ситуация была разрешена и старпом тут же удалился к себе.

С большим облегчением Риден позакрывал все окна с красными уведомлениями на экране и, едва погрузившись в рефлексию, навеянную провалами в памяти о вчерашней пьянке, весь обратился в страдание. Он не думал ни о том, как ночью раздавал всем виски за свой счет в виртуальном ночном клубе, прямо здесь, на мостике, ни о том, как устраивал кастинг проституткам, ни даже о том, что где-то на корабле есть сан блок, в котором можно разжиться таблеточкой, что в одно мгновение снимет похмелье.

Вообще, справедливости ради, следует заметить, что последние годы он пил не так уж часто. Можно даже сказать пил редко и немного, но минувшей ночью явно перебрал. Но тут был повод. Вчера была очередная годовщина его второго рождения. Годовщина событий у гипертоннеля Нускам, «У’табской катастрофы», которой он был свидетелем.

Там Гравис Риден чудом не погиб по нелепой случайности. Он тогда был еще салагой, молоденьким матросом охранного взвода на научном судне, на том самом, что пристыковалось к бублику и которое было разрушено, когда он вдруг завертелся. Все тогда на корабле погибли. Все, кроме него. Долгие годы потом он старательно и в целом безуспешно стирал из памяти подробности своего спасения, в качестве основного средства забывания используя алкоголь. В конце концов, когда стало ясно, что память не сдастся, капитан Риден сдался сам, найдя в себе силы установить с собой же некий компромисс – он все это помнит, но только в день годовщины. Да, пусть в этот день воспоминания мучают его страхом перед непостижимостью тех событий, пусть он терзается бледными остатками угрызений совести, но только в этот день, лишь раз в году.

То, что случилось с молодым матросом Риденом тогда, и впрямь было непостижимо. Точную картину и хронологию сейчас можно установить едва ли, но, опираясь, опять же, на память капитана, можно составить некое, местами даже точное, представление о тех событиях «У’табской катастрофы», в которых он принял непосредственное участие.

Он стоял на вахте, обеспечивая охрану шлюзового отсека. Их корабль вот уже вторые корабельные сутки был пришвартован к Нускаму магнитными якорями и жесткой сцепкой. Ученые суетились за бортом, стараясь взять пробы, измерить какие-то параметры, словом занимались своей скучной тягомотиной. Матросы охранения, как могли, убивали время, отсчитывая минуты от вахты до вахты.

Насмотревшись вдоволь через прозрачные стены на уходящие вверх и вниз гигантские обводы бублика, и даже утомившись уже от всяких впечатлений за предыдущую вахту, матрос Риден задремал. Прямо так, стоя, чуть опершись спиной о стену. Как и многие матросы, он умел на посту впадать в пограничное состояние между сном и бодрствованием; и вроде не совсем спит, и не очень-то чтобы бодрствует. В этот же раз, видимо, он на этой границе заступил на сторону сна чуть больше.

Коридор отсека начал сереть и вспучиваться, как будто плавясь от колоссальной температуры. Затем все объяло пламя, и наступила первозданная густая тьма. Риден дернул головой и видение исчезло. Он несколько раз сильно выпучил глаза и сделал сильный вдох, чтобы не задремать снова, и тут же повторно провалился в полусон.

Во тьме возникла огромная, размером чуть не с саму тьму, серая пелена.

Стало ясно, что это – холст, и не такой уж он серый, а очень даже разноцветный, заполненный бесчисленным множеством крохотных рисунков, больше похожих на символы неизвестного алфавита. Символы эти жили своей жизнью, переливались разными цветами, меняли форму и цвет, соединялись с другими символами и делились на несколько новых.

Эти метаморфозы ускорялись, а картинки совсем разошлись – теперь они образовывались в сложные и причудливые структуры, в которых узнавались некие странные существа, конструкции, машины; затем все это лопнуло, разлетелось золотистой пылью и Риден узрел на холсте две планеты У’табов. Он как будто видел их миллиардом глаз сразу: неимоверные, на всю площадь материков, мегаполисы с гигантскими сферами причудливых строений, огромные конструкции, сдвигающиеся по поверхности, меняя внешний вид и конструктивные особенности… Все это он наблюдал в подробностях, кои не сохранились в его памяти, и он явно ощущал всякое отсутствие времени, потому, видел ли он их планеты одно мгновение или целую вечность, было невозможно определить.

Но вечность, если это была она, оказалась довольно скоротечной. Откуда-то сзади, а может сбоку, возникла вдруг огромная рука в длинном сером рукаве, скрывавшем полностью пальцы. Рука лениво приподнялась и начала неспешно стирать с холста У’табские миры. Она проводила сверху вниз над холстом, и все символы, только что бывшие сложными существами и конструкциями, исчезали. Пять-шесть мановений и холст оказался чист, а затем и вовсе исчез, как исчезла и рука.

Матрос Риден хотел было проснуться, но оказалось, что он вовсе и не спит, а только собирается. Он подозрительно огляделся – ничего особенного, все тот же коридор и та же дверь в шлюз, затем взглянул на часы и не поверил глазам. Часы показывали время, которое было за десять минут до того, как он прикорнул.

Мотнув головой, Риден тут же отогнал всякие страхи от себя, и собрался было задремать, как вдруг услышал голос командира. Да, точно, прямо из шлюза (какого черта лейтенант там делал?!) его снова настойчиво позвал командир. Риден осторожно заглянул в окно – так и есть, лейтенант сурово глядел на него из другого конца шлюзовой камеры, ведущей на пристыкованный к шаттлу фрегат.

После третьего оклика, сопровожденного крепкими словами и верными обещаниями взысканий, матрос Риден начал суетливо открывать дверь, совершенно не думая ни о том, что нарушает устав, ни о том, каким