Лебяжье ущелье - Наталия Ломовская

Он вспоминает о дочери – та примостилась у него на колене, и только сердце стучит, как у мышки. Все же чудно, как это у него рождаются девочки. Мальчишка, это понятно, это как бы твое продолжение, вроде ты сам, а девочка… Другой мир, незнакомая галактика, поди узнай, что у нее на уме!

– О чем ты думаешь? – спрашивает он осторожно.

Ганна вздыхает, прижимается к отцовской груди, утыкается в его красную шею. От него приятно-знакомо пахнет соляркой, и от этого запаха или от чего-то другого начинает щипать в носу.

– Думаю, где тут уместится еще одна кроватка, – выдает она, обводя рукой тесную каморку, куда и влезли только две койки да письменный стол. – Для Катюшки, когда она подрастет… Или им с Наташкой на два яруса кровать поставим?

Отец обнимает ее крепче и вдруг смеется, смеется ей прямо в ухо, так что Ганна вздрагивает.

– Ну-у, куда ты закинула! А если так скажем: вырастет Катерина, на твою кровать ее уложим?

– А я?

– А ты… Ишь, как за свою кровать беспокоишься! А ты у нас уж к тому моменту будешь студентка. Поедешь в Верхневолжск, поступишь в университет, будешь жить у тети Ксаны или в общежитии, как сама решишь. Вот и повеселела… Эх ты, пичужка! Давай-ка, собирайся в школу – если хочешь стать студенткой, нужно хорошо учиться…

Они расстались, очень довольные друг другом. Ганну тронуло ласковое слово, которыми у них в семье не разбрасывались, а отец решил, что не только утешил дочку, но и сделал ловкий педагогический ход. В самом деле, девчонка взрослеет. Однако он чувствовал – нужно что-то еще, нужно чем-то подкрепить и завершить разговор, но отвыкшие думать мозги ворочались тяжело. Полез в карман, достал и протянул Ганне потертую трешницу. Она посмотрела удивленно: три рубля немалые были деньги в их доме. Это же килограмм мяса!

– Потрать на себя, – сказал отец. – Купи что-то только для себя, поняла? Бусы там… И матери не говори.

Зелененькая бумажка исчезла в кармане школьного фартука, и тут только отец подумал запоздало, что нужно было поцеловать Ганну. Но та уже взялась за портфель, так что теперь было неловко…

На три рубля, что дал ей отец, Ганна купила в большом универмаге первые в жизни капроновые колготки и губную помаду, розовую. Тоже первую в жизни. И уж конечно, зря. Куда она пойдет с накрашенными губами? В школе это строго запрещалось. Правда, находились такие отчаянные, что нарушали запреты… Например, Ирка Цыплакова из их же восьмого «В», с ней каждый день повторялась одна и та же история. Каждый день она являлась в школу с начесом на буйной голове (прическа была зафиксирована сахарной водой), при полном макияже – «стрелки» до висков, ресницы врастопырку, резкие мазки румян на щеках по новой моде… Полные же свои губы она, не признавая полумер, красила исключительно в темно-бордовый цвет. Но увы, Иркина красота не цвела дольше третьего урока, именно в этот час «Ч» на пороге классной комнаты появлялась грозная завучиха по воспитательной работе Раиса Ивановна и привычно влекла Цыплакову в уборную, умываться. Вот была картина, когда низенькая, щуплая Раиса влекла за собой по школьному коридору высоченную, фигуристую Ирку, и та не упиралась, а только лениво тянула:

– Ну, Раиса Иванна… Ну, как вам не надоест…

– Это тебе как не надоест! – невозмутимо парировала завучиха. Через плечо у нее было перекинуто небольшое махровое полотенце, а в кармане платья-сафари, это все знали, лежало мыльце.

После экзекуции Цыплыкова, как ни в чем не бывало, возвращалась на урок. Надо признать, без неумело-щедрого макияжа она выглядела куда симпатичнее. Собственно, на это обстоятельство и напирала неугомонная Раиса, она-то знала толк в красоте. Раиса ведь преподавала еще и английский язык, а ведь всем известно, что «англичанки» всегда самые элегантные и ухоженные среди учителей!

В тот день, когда Ганна пришла в школу с накрашенными губами, привычный ход событий ненадолго прервался. Поднятая со своего места по кличу завуча Цыплакова не двинулась смиренно к выходу, но весьма ехидно заметила:

– А чего – все я да я? Вон у Марголиной тоже губы накрашены, ей-то ничего?

– Марголина, и ты туда же! – вздохнула Раиса. Ганна, не помня себя от смущения, встала, приготовившись уже к мысли, что и ей придется пройти тягостный путь от классной комнаты до женской уборной… Но Раиса, внимательно посмотрев на нее, махнула рукой, чтоб села, и снова напустилась на ябеду Ирку:

– Цыплакова, ты, как говорится, в чужом глазу соломинку видишь, а в своем бревна не замечаешь! У Марголиной губки розовым подкрашены, и мило, и красиво, и вполне прилично молодой девушке! А ты наваксилась, как… Как кондукторша!

В классе захихикали, хотя никто из этих детей не представлял, как выглядят кондукторши. Их давно заменили компостеры – тяжеленные механизмы с пружинными рычагами, пробивающие билетики честных пассажиров. Пройдет много лет, кондукторши вернутся в общественный транспорт, и почти все они, независимо от возраста и внешних данных, будут злоупотреблять декоративной косметикой… Почему? Зачем? Не могут же у всех у них быть проблемы со вкусом! Быть может, находясь целый день среди толпы, чаще всего среди толпы раздраженной и недоброжелательной, они невольно стремятся скрыть свое лицо под маской, защититься от сглаза, от повседневного и привычного, но не менее могущественного зла? Наверняка так оно и есть…

Одним словом, Ганну не только помиловали, но и даже как бы и поощрили. Знала бы Раиса, до чего доведут ученицу эти знаки взросления… Впрочем, разве повинна была губная помада фабрики «Новая Заря» в том, что однажды, по дороге из школы, Ганна зазевалась и едва не попала под машину? Цвел уже май, день клонился к закату, нежным теплом веяло от прогревшегося асфальта, и такое томление поселилось в девичьем теле, что тянуло, сладко ломило все суставчики. Привел Ганну в чувство визг тормозов и мужской голос, громко, с удовольствием произносивший ругательства. Но вдруг негодующий таксист замолчал, и уже с другой интонацией заметил:

– Ба-а, да это же старая знакомая!

Ну, «знакомая», это сильно сказано. Водитель оказался тем самым веселым парнем, что подвозил Ганну и семейство из роддома.

– Ты чего это под машину кидаешься? Жить надоело?

– Не надоело, – пробормотала Ганна. И снова по спине побежали веселые мурашки. Теперь стало ясно, что эти мурашки и томление – одного поля ягоды, и они что-то говорят Ганне, что-то сулят, намекают… Но что?

– Ну, садись, подвезу до дому, раз уж не задавил, – предложил парень, распахивая перед Ганной дверцу автомобиля.

– У меня денег нет, – смутилась она.

– А я с красивых девушек денег не беру, – подмигнул ей таксист.

Он помнил дорогу, ни о чем Ганну не спрашивал, а она глаз с него не сводила. Он спросил, как ее зовут, сам назвался Вадимом, и сразу стало легче общаться. Вадим сразу показался Ганне моложе и ближе, как будто был ее ровесником, одноклассником. Он недавно подстригся, на нем была клетчатая рубашка и голубые джинсы, и Ганна поймала себя на мысли, что с таким парнем неплохо бы показаться перед знакомыми девчонками, пускай обзавидуются… Но он даже к дому не подъехал, затормозил на обочине, подмигнул на прощание: