Пять сердец Сопряжения. Том 1 - Лесса Каури

– Где Анджей? – не повышая голоса, спросил глава семейства – акустика помещения вполне позволяла это сделать.

Супруга взглянула на изящные часики, украшавшие ее запястье.

– Заканчивает тренировку, скоро будет.

Бесшумно вошедший дворецкий остановился за правым плечом герцога, почтительно держа заваленный письмами поднос. Не прекращая завтрака, фон Рок принялся проглядывать почту. Герцогиня поднялась и подошла к окну, выходящему во внутренний двор. Солнце делило его надвое – ярко залитая светом половина была пуста, а вот на той, на которую падала тень трехсотлетних дубов, крутились волчками две фигуры и взблескивали молниями клинки.

Франсуаза улыбнулась. Мальчишки остаются мальчишками даже когда становятся воинами.

Фигуры внизу застыли. Анджей Карл Вильгельм и его учитель, мастер Бентони, отсалютовали друг другу мечами и разошлись.

Герцогиня вновь взглянула на часы, вернулась за стол и позвонила в серебряный колокольчик. Сын всегда точен – явится ровно через десять минут и спросит, почему температура омлета на долю градуса ниже положенной!

Неожиданно Карл издал звук, совершенно ему неподобающий, ни как герцогу, ни как мужу, ни как человеку, которого Франсуаза знала как облупленного вот уже тридцать лет.

Он произнес: «Ой!»

– Дорогой? – уточнила герцогиня, поспешно поднимаясь и подходя к нему.

И изменилась в лице, увидев лежащий у него в ладонях свиток в золотой оплетке, скрепленной… печатью императора.

Вошла горничная. Добавила третий прибор, тарелку с омлетом, накрытую крышкой и вышла, косясь на странные выражения лиц хозяев.

Фон Рок отпустил дворецкого, приказав оставить почту. Поднос не звякнул о полированную поверхность стола. Бумажные прямоугольники и свитки не дрогнули. Лишь равнодушно мерцало в руках Его Светлости послание императора.

– Франсуаза, – Карл поднял на нее взгляд, – возможно, я чего-то не знаю?

– Чего, дорогой? – в голосе герцогини не было ни одной фальшивой нотки.

– Наш сын… Разве в его поведении когда-нибудь были странности?

– Нет! – твердо ответила супруга. – Ну, если, – она лукаво улыбнулась, хотя взгляд был настороженным, – не считать тот случай, когда ему было четыре года, и он утверждал, что видит собаку, которой нет!

– Собаку? – изумился герцог.

– Ну, милый, в Тайшельской картинной галерее, в разделе межмировых шедевров, помнишь? Выставляли знаменитую картину Наймиса Роуза «Собака, гуляющая по берегу реки в солнечный день»?

– Ты даже название помнишь? – восхитился фон Рок.

Франсуаза пожала плечами:

– Во-первых, мой фонд оплачивал доставку картины с Фримма. На ней изображена река в лучах солнца, берега, покрытые травой и какими-то цветами. Никакой собаки, естественно, нет – в этом как раз и заключается ценность картины! Искусствоведы сломали головы, пытаясь ее там найти. Причем слухи о том, что кто-то эту собаку все-таки видел, периодически появляются в СМИ. А во-вторых – ту выставку посетил сам император!

– Я в восхищении, дорогая! – Карл осторожно положил свиток на стол.

Двери распахнулись, впуская Анджея. Высокий, широкоплечий, с волосами пепельного оттенка – как у матери, и отцовскими пронзительно синими глазами, он казался старше своих восемнадцати. Каждый раз глядя на сына, герцогиня жалела тех девочек, что влюблялись в Анджея, надеясь на взаимность.

– Мама! – молодой человек, подойдя, поцеловал ей руку. – Отец! Доброе утро!

И прошел к своему месту, не обратив внимания на свиток – здоровый аппетит не дал этого сделать.

– Тебе письмо, – скучным голосом сообщил герцог.

– Откуда?

Анджей уже поглощал омлет. Быстро и аккуратно. Глядя на него, Франсуаза в который раз подумала, что мальчик взял от родителей лучшие черты, которые удивительным образом сплавились в нем в цельную и сильную личность. Анджея Карла Вильгельма ждало большое будущее… И свиток, к сожалению, только это подтверждал!

– Из Фартума.

Слово упало в тишину. Очень осторожно Анджей положил вилку и, повернувшись к отцу, уточнил:

– Я не ослышался?

– Взгляни сам, – Карл кивнул на свиток. – Я не имею права сорвать императорскую печать, если письмо адресовано тебе!

Анджей подошел. Посмотрел на мать, заметил тревогу в ее взгляде, ободряюще улыбнулся. Мгновенье подержал свиток в ладонях, будто взвешивая последствия, а затем быстро переломил печать и сорвал оплетку.

И исчез в тот же момент.

Герцогиня начала оседать на пол. Карл успел вскочить и подхватить ее на руки, с тревогой вглядываясь в тонкое красивое лицо, на котором прожитые годы почти не оставили отпечатков.

– Это какая-то ошибка! – прошептала Франсуаза, не открывая глаз. – Дорогой… сколько лет там учатся?

– Десять… – тихо ответил муж. – Мы не увидим нашего мальчика десять лет…

Герцогиня вскрикнула и окончательно потеряла сознание.

* * *

Белка вышла из дома, когда столица начала тонуть в сумерках. Время воров. Ее любимое время. На улице было тепло, накрапывал дождь, точнее, висела морось, слегка разбавляла ароматы из сточных канав и загаженных водоемов. Нечистоты жители славного города Санмора выплескивали в канавы прямо из окон домов, и магистрату никак не удавалось отучить их от этого. Уже и болезнями пугали, угрожали, что наводнят город чумными докторами, а на площадях запылают очистительные костры, как во время Черного года, когда болезнь с шиком прокатилась по всему Кальмерану и оставила за собой горы трупов, однако горожане делали так же, как делали испокон веков предки. Подумаешь, чума? Воздух будет чище!

В неприметной мужской одежде больше похожая на подростка, Белка неторопливо шла, стремясь держаться ближе к стенам и внимательно глядя себе под ноги – как бы не наступить в навоз. Мимо, бряцая доспехами, проскакал отряд рыцарей, и к сточным ароматам добавился свежий запах этого самого навоза – боевые кони благородных господ кушали хорошо и испражнялись соответственно. Лавочники уже запирали лавки – гасли огоньки в окнах. По улицам тек густой звук колоколов, зовущих на вечерню.

Белка поймала за рукав мальчишку-разносчика, возвращавшегося домой, купила у него за медяк уже черствую булочку с чесноком и травами, и пока дошла до нужного места, с удовольствием ее слопала. Вот и ужин!

В Обители Святого жребия на площади Висельников начиналась служба. Белка редко бывала в храмах – ребенок, выросший на улице, привыкает полагаться во всем только на себя, не на бога. Поэтому сейчас с восхищением оглядывалась вокруг. Ее поражала не столько роскошь – за свои пятнадцать воровка уже успела наглядеться на богатые интерьеры – сколько красота и торжественность церемонии. Священнослужитель в белом одеянии держал в руках старинную чашу, чье серебро потемнело от времени, и лишь рубины и изумруды горели по-прежнему злыми глазами, подставлял ее лучам света, падавшим сквозь витраж с изображением Спасителя, будто паривший в воздухе. Самое яркое пятно в нефе, чьи углы кутаются в мягкий сумрак, как в меха, а в боковых приделах и вовсе царит тьма, потому что свет зажигают только по большим праздникам. Вокруг витража мерцала вязь сакральных письмен, отражающая божественные лучи, и свешивались на цепях многочисленные лампадки различной формы. Каждый желающий отблагодарить Спасителя мог купить такую, основываясь на своих возможностях и понятиях о красоте или богатстве. Среди классических Кальмеранских лампадок: длинных, украшенных завитками и подвесками из хрусталя, цветного стекла или самоцветов, встречались и подношения, оставленные жителями остальных четырех миров Тайшельской унии. Белка не была ни в одном из них, однако в материальных ценностях оттуда разбиралась неплохо. Ее хозяин, Сальваорес Кудрай по прозвищу Беронец, законно владел несколькими антикварными лавками, а неофициально держал половину черного рынка скупки и перепродажи краденых раритетов. Белка работала на него последние девять лет. Можно было сказать, что она довольна хозяином – он не бил ее, не насиловал, хотя часто склонял к близости, во время которой не бывал грубым. И платил достаточно, чтобы она могла снимать комнатушку без товарок, и не зависеть от какого-нибудь постоянного ухажера, который мог за полушку драть ее до потери сознания. Говорят, где-то была другая жизнь, в которой мамы укладывали дочерей спать, а отцы вели с ними разговоры по душам, в которой приходили сваты, расхваливая женихов: вежливых, красивых, добрых. Говорят…