Созданы для любви - Алисса Наттинг

Хейзел заметила, что, как ни странно, тема ее окончившегося замужества всплывать не спешит. И открыла еще пиво.

– Ставки сделаны, – продолжал папа, – мне больше незачем себя сдерживать. Разве умереть во время секса – не лучший из всех возможных вариантов? Говорю тебе, отслеживать сердцебиение, когда пытаешься подрочить – так себе удовольствие.

– Ты хочешь сказать, что Диана – способ самоубийства?

Теперь Хейзел взглянула на эту стошестидесятисантиметровую силиконовую принцессу по-новому: «Девушка месяца» выше пояса, ниже пояса – Доктор Кеворкян. Хоть халат и сполз до талии, главный секрет Дианы был не виден.

– Смазка идет в комплекте?

– Не твое дело, – огрызнулся папа. – Но да. И я не говорил, что хочу умереть во время секса. Но дело в том, что я скоро умру и хочу перед этим успеть потрахаться много-много-много раз, и если вдруг один из них отправит меня в мир иной, то это не худшая отправная точка.

– Ладно, пап. – Хейзел оглядела оставшиеся банки.

– Не стесняйся, это тебе. Я пьян суррогатной любовью. Диана превзошла все ожидания. Я и представить не мог, что будет так хорошо; главное, думал, чтобы больно не было, ждал, что швы будут царапать или от волос будет пахнуть фабричным пластиком – в общем, все как на аверсивной терапии. Как же я ошибался! Она пахнет как новая машина!

– Очень кстати, ты ведь как раз продал старую.

Хейзел заметила, что папа пересчитывает пустые банки и загибает пальцы один за другим.

– Ты сегодня никак не напьешься, я смотрю. Ты и раньше так много выпивала?

Папа был не из тех, кто позволяет на себя давить, и Хейзел знала, что нужно провернуть все так, будто переезд хотя бы отчасти был его идеей.

– Что ж, я рада, что ты остепенился в романтическом плане, – начала она. – Но раз уж ты так беспокоишься, что некому будет найти твое тело, когда ты умрешь… тебе не кажется, что неплохо было бы иметь под боком человека? Ты не думал с кем-нибудь съехаться? Чтобы было с кем поиграть в карты и поболтать о том о сем?

Ее отец затрясся от смеха так, что Диана резко нырнула вперед. Хейзел поймала себя на том, что ее руки мигом рванулись к кукле – она инстинктивно устремилась поймать ее, не дать ей упасть.

– Ты с ума сошла? Нет ничего лучше, чем жить одному! А с Дианой жизнь вышла на новый уровень. Мы можем ужинать голыми при свечах. Я могу есть с ее живота, как с тарелки. Кстати, вот что еще обязательно нужно успеть – съесть сэндвич с ветчиной с груди прекрасной женщины.

Он покосился на грудь Дианы, сдвинул брови, оценивая – и остался доволен.

– Она чудо. Как там говорится? Сегодня первый из последних дней моей жизни.

– Чудо, значит… – Хейзел задумалась. Ящик на полу, действительно, в какой-то мере мог сойти за распахнутый гроб, а Диана, новый Лазарь, восстала из небытия, чтобы занять место среди живых.

И тут папа заметил его. Он неловко развернулся на сидении «Раскла», случайно толкнул Диану, так что ее вытянутая рука уперлась в рожок – раздался звучный, протяжный гудок.

– Хейзел? Зачем тебе чемодан?

– Ты бросила Байрона?! – снова и снова повторял отец уже целую минуту. Когда он злился, его голос становился мистически громогласным, так что хотелось дать ему в руки трезубец. Без него картинка была неполной.

– Но он же гений! Я выхожу из дома, и все вокруг производства Гоголя! – пронзительно, душераздирающе завывал он, напоминая Хейзел персонажей навязчивых рекламных роликов. В ее голове всплыла въедливая реклама, где парень разрубал (или пытался разрубить) матрас с помощью мачете и кричал: «Возьми трубку, возьми трубку!» Она не помнила точно, продавала реклама ножи или матрасы. Он разрубал матрас, чтобы показать, как прекрасно режет нож? Или хотел продемонстрировать слои матраса? Может, так рекламщики взывали к стыду покупателей: мол, мы будем разносить в щепки кровать, пока вы не позвоните и не сделаете заказ.

– Я понимаю, все очень внезапно, – сказала Хейзел.

Ее отец покровительственным жестом обвил Диану рукой и притянул к себе: вид у него был такой, как будто перед ним стояла не его дочь, которой нужна была помощь, а обнаглевший воздыхатель, расфлиртовавшийся в баре с его девушкой и поставленный перед выбором: либо отвалить, либо поговорить по-мужски.

– Но Хейзел, – гнул свое папа, – Ты хоть представляешь, сколько у Байрона денег?

– Слушай, пап, я понимаю, что ты хочешь устроить тут филиал сексуальной революции с Дианой, и я только за. У меня есть шумоизолирующие наушники, – она врала. У нее были такие раньше, а еще куча других гаджетов, но она решила, что не возьмет с собой ни одной вещи байроновской компании.

Ей не хотелось признавать, что релакс-массажер/интернет-браузер сейчас пригодился бы как никогда. Пока устройство размером с головку наушников первоклассно массировало виски пользователя, поток света проецировал изображение того, что тот пожелал увидеть. Когда Хейзел училась в колледже, она подсела на тонкие шоколадные печеньки, которые выпускал местный продуктовый магазин. В донорском центре, где она время от времени зарабатывала своей кровью на чизбургеры и наркоту, их выдавали как бонус. На вкус они напоминали крекеры (соседка Хейзел отказывалась их есть, потому что это печенье якобы изобрели для вымышленных представителей животного мира, которые в таблицах классификации находятся между золотым ретривером и человеческим младенцем). Но в их простоте было что-то особенное. Кроме того, зернистая поверхность заменяла Хейзел скраб для губ. Когда Хейзел надевала массажер, ей нравилось разглядывать проекции этих печенюшек. Она в сотни раз увеличивала изображение, чтобы они были похожи на шоколадные пустоши с неизведанной планеты.

– Он ведь заставил тебя подписать брачный контракт, да? Если ты уйдешь, то останешься ни с чем.

Его вопрос подтолкнул Хейзел взглянуть на папину, а затем на Дианину руку – и точно, на пальцах были кольца, видимо, утром они устроили неофициальное обручение.

– Там все очень сложно, но совершенно законно.

Она решила, что после этого он должен замолчать. Слово «сложно» действовало на папу как криптонит: в его сознании не было различий между «хорошо продуманный» и «перемудреный». «Не доверяй мелкому шрифту» было его любимой присказкой, и совет был бы неплох, если бы понятие «мелкий шрифт» не было бы для него таким универсальным, из-за чего он не мог спокойно поесть в ресторане. Еще он боялся юристов. Мама этим активно пользовалась: Хейзел точно знала, когда родители ругаются, потому что фоном им всегда служила судебная теледрама на максимальной громкости.

Так и было: у них был всеохватывающий брачный контракт. Из-за него отцовский страх перед юристами немного передался и ей. Она подписывала документы в одном из конференц-залов Байрона, и до сих пор помнила, как процессия юристов вносила бумаги: на них были одинаковые костюмы и двигались они почти одинаково, как в синхронном плавании. Это был один из тех немногих случаев, когда Байрон при ней ни разу не отвлекся ни на какой экран: он следил, чтобы она подписала каждую страницу. Рядом с ней посадили кого-то вроде переводчика, и он вкратце излагал ей суть каждого параграфа – в основном речь шла о том, что конкурирующие компании не могут ее нанимать, чтобы выведать инсайдерскую информацию, – этот переводчик тоже работал на Гоголя. Хейзел могла бы привести собственных юристов, но так как у нее на момент вступления в брак не было ни денег, ни имущества, она решила, что особого смысла в этом нет.