Волчий хлеб - Андрей Зимний

сложного? Знай, вертись под музыку да смейся вместе с легконогой Рутой. Даже ленточка, казалось, не мешает, не сковывает, а только помогает двигаться в такт.

Когда танец закончился, Рута разочарованно покачала головой:

— Вот и всё. Можем освободиться.

— Нет уж, — ответил Арен и взял её за руку. — Ты же сказала: если понравится, можно до рассвета ходить. Или танец был тебе не мил?

— Кто же ты такой, синеглазый Арен? — Рута погладила узелок ленточки, точно примерялась, чтобы развязать его.

— А что, на лесного не похож? — ухмыльнулся он. — Ты не спрашивай, Рута, всё равно меня больше не увидишь. Но до рассвета буду с тобой, если захочешь.

— И имя моё знаешь! — смех Руты прозвучал так, будто жемчужины рассыпали по серебряному блюду. — Ладно, не хочешь — не говори. Но если до рассвета вместе проходим, увижу тебя ещё, да не раз.

Арен лишь улыбнулся краешком губ. Он-то знал, что изо дня в день будет смотреть на Руту, а она — на него. Смотреть, но не видеть. Только и осталось, что веселиться с ней на деревенском празднике: танцевать, смеяться, случайно обнять, защищая от шатающихся разгульных мужиков. И только перед самым рассветом Арен спохватился, поспешил Руту до дома проводить. Та доверчиво прижалась к нему, ни дать ни взять птичка в поисках тепла.

Арен шёл, радуясь, что может вот так держать её за руку, но чем ближе они подходили к дому, тем больше думал про Иля и клятву. Получается, он обманул брата? Хоть Иль и говорил, что Рута ни за что не узнает в чужих юношах своих волков и случайная встреча не считается, всё равно выходило нечестно, неправильно.

Какие у неё руки тёплые…

Они подошли уже к самой калитке, и Арен потянулся к ленточке, не дававшей ему уйти просто так. Девочка-дух очень уж постаралась, завязывая узелок — теперь разом и не распустишь.

— Поцелуй меня, — попросил Арен, зная, что всё равно больше не стоять им вот так. Щёки Руты залила краска. Она ловко подцепила ногтем ленточку, развязала узел.

— Поспи, отдохни, как следует. А завтра приходи.

Рута открыла калитку и бегом побежала домой. Даже не оглянулась на прощание.

Иль хоть и находился ещё в человечьем обличье, но уселся у конуры, точно брошенный хозяевами пёс.

— Вот, значит, как ты держишь клятву? Стоило нам разлучиться, сразу обо всём забыл? Может, теперь и человеком захочешь стать? А что, ты только её попроси…

Арен не отвечал, только смотрел так, будто вместо слов сыпались незаслуженные удары. Заслонишься — признаешь вину. Иля же это разозлило пуще прежнего. Лучше бы оправдывался, прощения просил. Да хоть бы и с кулаками кинулся! Надавали бы друг другу тумаков и успокоились бы. Так нет же.

— А знаешь что? — задиристо бросил он. — Если тебе на нашу клятву плевать, то и мне тоже! — Иль немедленно бы отправился к Руте, да только ночь уже потушила праздничные костры и сбежала, забрав с собой человеческий облик братьев.

Ещё никогда день не казался Илю таким длинным. На солнце будто бы наложила своё заклятье Путаница, и оно теперь блуждало по небу, не зная, как ему перейти с одного края на другой. С Ареном они даже не смотрели друг на друга. И Рута весь день к ним не подходила — едва проснулась, всё кого-то ждала, сидя на крыльце с рукоделием. Только к вечеру рассеянно приласкала волков и ушла в дом.

Иль дождался, пока каждое окошко станет чёрным, точно дупло, и прямо как был волком, так и побежал к Руте. Оказавшись под её окном, поднялся на задние лапы, а передними поскрёб деревянную раму и тихо заскулил. Рута выбежала во двор — босая, в сорочке, только накинула на плечи шаль.

— Тише, всех перебудишь, — ласково прошептала, потрепала волка по загривку. — А ошейник как снял, разбойник?! Смотри, чтобы отец не прознал.

Иль крутнулся на месте, шерсть на загривке взметнулась и истаяла. Поднялся на ноги юношей:

— Не узнает! — бойко ответил Иль, а Рута в ответ даже слова не могла вымолвить, так перепугалась. — Ну, что ты? Я тебя и волком не кусал, и теперь не укушу.

Рута помотала головой, попятилась.

— Волк мой где? — спросила слабым голосом.

— Я твой волк. Не узнаёшь?

Иль придвинулся к ней, заслонив собой и тёмный двор, и ночное небо, с которого сегодня будто все звёзды украли.

— Не верю. Зачем обманываешь?

Иль усмехнулся:

— Значит, когда я волк, ты гладишь, дураком любимым зовёшь, а теперь и слова приветливого не скажешь?

Рута ахнула. Дотронулась до щеки Иля — тот не рассыпался, не истаял туманом. Глубоко вздохнула и, осмелев, необидно толкнула в грудь: мол, раз уж человеком обернулся, так отойди, веди себя прилично.

— Худенький, почему ты только сейчас признаёшься?

— Худенький… — Иль заулыбался и отступил на шаг. — А у меня ведь и имя есть — Иль. Будешь меня теперь так называть?

— Теперь — буду, — Рута улыбнулась было, но тут же опять нахмурилась. — Ты всё это время был не простым волком? Иль, это ведь нехорошо. Я же с тобой, как со щенком…

Вспомнив что-то, Рута покраснела. Иль же на мгновение отвёл глаза, растеряв всё веселье. Что же это получается? Арен ей ничего не рассказал? Стало совестно за обидные слова, брошенные брату, но ведь как он её обхаживал!

— За то, как ты себя с нами вела, — ласково сказал Иль, — я так тебя и люблю. Но мы с братом не можем обернуться людьми днём, поэтому ты нас и не видела.

— Почему же ты один? С братом беда стряслась? Ты только скажи, как помочь!

— Ничего с ним не стряслось, в конуре сидит. Только он уже вчера на тебя насмотрелся, хватит с него, — шутливо сказал Иль.

Но Рута не улыбнулась. Да и Илю стало невесело — придётся с братом потолковать… А кому нравится извиняться? И всё же, попрощавшись с Рутой, Иль невольно улыбнулся — всё же до чего хорошо быть человеком!

Когда луна во всей красе поднялась с колючей постели сосновых крон, Рута вышла за калитку на встречу с братьями. Она дрожала то ли из-за холодной ночной росы, намочившей низ подола и пробравшейся в башмачки, то ли из-за волнения. Закуталась в платок поплотнее — не помогло.

Иль появился из-за овчарни и, как завидел Руту, весело замахал. Арен же брёл будто нехотя и, остановившись перед ней, даже не поднял глаз. Хоть и злилась на него Рута, что обманул, но такой у него был вид —