Бабайка - Цогто Валерьевич Жигмытов

поведении вашего сына.

– А что случилось? – спрашивая так, я лукавил. Знал я уже, знал о чем пойдет речь. И сосало противно где-то внизу живота, как бывало всегда, когда мне надо было делать что-то, чего делать ну никак не хотелось.

– У детей, конечно, богатая фантазия, – сказала Валентина Хубраковна. – Но ваш Никита – это что-то особенное.

– Спасибо, – сказал я.

– Погодите со своими спасибами, – отмахнулась заведующая. – Это вовсе не комплимент.

– А-а… не комплимент, – сказал я. – А-а-а… что тогда?

Умный такой вопрос, не правда ли?

– Он пугает ребятишек в группе.

Заведующая сделала паузу. Я молчал, и ей пришлось продолжить.

– Он пугает ребятишек бабайкой. Это, конечно, не бог весть что, но Никита ваш говорит, что видел бабайку, и что бабайка велела ребятишкам Никиту не обижать. И воспитательница говорит, что (холодок пробежал у меня промеж лопаток), некоторые ребятишки наши Никиту вашего стали побаиваться.

Валентина Хубраковна взяла паузу. Я по-прежнему тупо молчал.

– Поговорите с сыном, – мягко сказала заведующая. – Скажите ему, что не надо пугать ребятишек.

– Хорошо, – сказал я. – Я обязательно поговорю с ним.

– И последнее. Убедительная просьба – не разрешайте своему ребенку брать в садик игрушки. Они ссорятся из-за них, чуть ли не дерутся. Один принесет красивую игрушку, а остальным тоже хочется. Крик, слёзы.

– Мы не разрешаем, – сказал я.

– Да что вы говорите, – пропела заведующая. – Ваш сын каждый день приносит в группу плюшевого медвежонка.

Язва.

VIII

Когда я вернулся домой, я был спокоен. Подогрел оставшийся с обеда борщ, поел. Помыл тарелку. Попил зеленого чая с молоком. Поставил чашку в мойку. В голове было пусто. Не о чем было думать, все уже было думано-передумано по дороге домой и решено твердо. Дело было за малым.

Оставалось поговорить с бабайкой.

IX

Две чашки чая. Одна из них кофейная. Печенье «Юбилейное» – бабайке нравится «Юбилейное». Ольга купает сына. Это ненадолго, минут на пятнадцать, но мне хватит.

Бабайка деликатно прихлебывает чай, скальпелем отрезает себе кусочки печенья, кладет их в рот, жуёт и молчит. Говорить должен я, ведь это я, в конце концов, сказал, что нам надо поговорить.

– Ты ходишь в детский сад. – Я, наконец, решился.

– Да, хожу, – сказал бабайка.

– Тебе не стоит этого делать.

– Ха!

– Ты пугаешь ребятишек.

– Я охраняю вашу семью.

– Ты охраняешь Никиту.

– Он в вашей семье – главный. Ему и внимания больше. Но по сути – я охраняю вашу семью.

– Не надо нас охранять.

Пауза. И ворчливо так:

– Ладно, не буду. Посмотрим, что из этого получится.

Я удивился. Не думал, что мне всё будет так легко. Впрочем, плевать. Главное, я добился своего.

И мы стали дальше пить чай.

X

Не знаю, что это было – совпадение, или, выражаясь трагедийно, роковая случайность. Все мы иногда поздно возвращаемся домой.

Бывает.

– Эй, мужик! закурить не найдется?

Терпеть не могу, когда так обращаются ко мне. Если ты куришь, почему у тебя нет своих сигарет? Или своих спичек? А уж если так обращается к тебе сопляк малолетний…

– Какой я тебе мужик, юноша.

– А чё так дерзко отвечаем?

Я знаю, что скажет жена. Она скажет, зачем ты связываешься со шпаной, тебе что, жить надоело. Да только себя уважать хоть немножко да надо. Тем более если их всего двое.

– Шёл бы ты по известному адресу…

И тут выяснилось, что я ошибся. Не двое их было – трое. Когда сзади бьют по тыквочке палкой или что там у него было – это не больно. Просто бац! – и чувствуешь, как что-то тёплое начинает стекать вниз по голове. Вот тут-то я разозлился по-настоящему. Да только шпана эта обгашеная против обыкновения не стала меня добивать, а побежала. А я за ними не погнался.

Нехорошо мне стало.

XI

Ольга с Никиткой были в гостях. Неподалеку, на соседней улице. Ну и слава богу, нечего пугать родных. Я сам промыл себе голову под струёй воды из-под крана. Сам обработал рану слабым раствором фурацилина. Затолкал одежду в стиралку, набрал программу. Бабайка неодобрительно следил за моими действиями. Ходил за мною следом – в ванную, из ванной на кухню, с кухни – в мой кабинет, и смотрел, смотрел с укоризной. Наконец не выдержал:

– Значит, говоришь, не надо вас охранять.

Я молчал. Крыть было нечем. К тому же тампон с мазью приложенный мною на рану сваливался с головы, и вообще чувствовал я себя прескверно.

– Погоди-ка… – бабайка залез на диван, с дивана перебрался на стол. – Наклонись.

Я наклонился. Бабайка взял в руку (или лапу?) тампон и пришлёпнул его на рану.

– Всё.

– Что всё?

– Будет держаться.

Я потрогал тампон указательным пальцем. Тампон был обычный – мягкий, сооруженный из сложенного несколько раз бинта. Вот только почему-то был он словно присохший к ране. К свежей ране.

– А-а-а… А как я его сниму?

– Что такое? – бабайка озабоченно показал лапой, дескать, наклонись, взял с раны тампон, посмотрел на него. Я же напряженно таращил глаза исподлобья, пытаясь разглядеть собственную макушку.

– Всё нормально, – сказал бабайка и снова пришлепнул тампон на рану.

Чёрт знает что такое. Не падает. Держится и не падает.

XII

Прошла неделя. Ольгой я был беспощадно за свое легкомыслие отруган. Никитка немного за меня испугался, и потом каждый день тыкал в подсыхающую рану пальчиком – проверял. Кстати, мой вам совет: не повторяйте моей ошибки. Если получите рассечение кожно-волосяного покрова – сразу идите к травмпункт. Там вам рану зашьют, и она уже через пару дней будет выглядеть вполне прилично. Я же этого не сделал, и заживала она у меня подольше и выглядела похуже.

XIII

Была пятница. Не самый плохой день недели. Некоторые даже считают его лучшим – трудовая неделя позади, впереди выходные.

Хорошо!

Я принял ванну и, наконец, помыл голову, с разрешения хирурга, который закрыл мне больничный намедни.

М-м, ага, а мы гуляем, мы крутые, ага

А мы хорошие, не злые, ага,

Пада-бада-ба-будет вечер,

Будут выходные.

Напевая так, двигался я в махровом халате, по направлению к своему кабинету, вытирал голову полотенцем и чувствовал себя прекрасно.

– … я не боюсь.

– И правильно. Давай, лезь. Там тебе будет хорошо.

– Купишь мне мороженое?

– Конечно, куплю.

Вот такой диалог между Никитой и бабайкой слушал я, стоя перед дверью своего кабинета, и холод снова бежал по позвоночнику, и бухало сердце, отдавая в виски. И