Тайна знатных картежников - Алексей Биргер

— Мастера старых времен были очень разумными и знающими людьми, сказал отец, включив большой переносной фонарь. — Я бы сказал, они были мудры, потому что умели наблюдать природу и учиться у нее. Они умели точно рассчитать, где расположить отдушины для вентиляции, и не менее точно знали, насколько глубоко нужно копать погреба, чтобы они постоянно хранили прохладную свежесть, одинаковую и летом и зимой, но не промерзали и не отсыревали. Высоту сводов они тоже принимали во внимание. Я сначала подумывал забетонировать пол, чтобы лучше держался холод, но теперь не знаю, правильно ли это будет. Бетон может нарушить тонкое равновесие, которое создали здесь старые мастера, и подвалы начнут отсыревать, появится гниль, которая может поползти кверху и поразить весь дом. М-да, это тот случай, когда лучше всего семь раз отмерить, прежде чем отрезать… Эгей, что это такое?

Он направил луч фонарика на место приблизительно в двух метрах от нас, шагнул туда, наклонился выпрямился — и показал нам очень старую монету, которая была намного больше и массивнее современных.

— Дай поглядеть! — мой братец рванулся вперед, зацепился джинсами за старую поломанную раму, из которой торчал к тому же скрюченный гвоздь, и чуть не полетел кувырком, но в последний момент успел ухватиться за опорный столб ближайшего свода.

— Поосторожней! — сказал отец, помогая Ваньке отцепить штанину от ржавого гвоздя. — В этих подвалах можно нарваться на что угодно!

— Ух ты! — мы с трепетным восторгом изучали монету. — Интересно, какого она времени?

Отец старался разобрать надпись на монете.

— Занятная вещица! — сказал он. — Странно, что я не заметил её раньше. Возможно, она была скрыта под горой опилок, которые я перетаскал отсюда, заполняя ими клеть вокруг верхнего бака нашего парового котла. Задел её лопатой — вот она откуда-то и выскочила, а мне недосуг было вглядываться… В любом случае, очень любопытно, что эта монета — времен Екатерины Великой, то есть, она не могла быть отчеканена позднее конца восемнадцатого века, приблизительно за полвека до того, когда, согласно имеющимся документам, был построен наш дом.

— Ты хочешь сказать, в то время, когда строился дом, такие монеты были уже не в ходу? — спросил я.

— Совершенно верно, — задумчиво проговорил отец. — Что ж, вероятно, на этом месте в те времена была какая-то другая постройка. А эта монета может стать началом нашей коллекции, верно?

— Конечно! — восторженно согласились мы. Идея собрать коллекцию монет в подвалах нашего дома — а потом дополнять её из разных источников — нам очень понравилась.

— Тогда с этим решили, и давайте приступать к работе. Здесь работы по горло!

— Что нам надо сделать в первую очередь? — спросил я.

— В первую очередь, — торжественно провозгласил отец, — нам надо расчистить достаточно пространства, чтобы устроить тут плотницкую и столярную мастерскую, короб для хранения картошки и соорудить шкафы и полки для хранения варенья, соленых грибов и огурцов и для охотничьего и рыболовного снаряжения. Винный погреб, так же как и мясной, мы, боюсь не потянем. То есть, соорудить-то мы их можем, но вряд ли нам будет по силам и по карману заложить в них тысячу бутылок лучшего вина, тысячу копченых окороков и тысячу бочек солонины — а ради меньшего количества и связываться не стоит!

Мы рассмеялись.

— Так сколько всего места нам надо очистить? — осведомился мой дотошный братец.

Отец улыбнулся.

— Помните старый армейский анекдот про сержанта, который велел двум рядовым копать канаву «от забора до обеда»? Мы начнем от этой стены и будем работать до обеда. Работать постараемся споро, но не слишком напрягаясь, тут у нас дел не на один день, и все время, которое мы можем этому посвятить — наше, так что незачем пупки рвать. И я совсем не возражаю, если не сегодня так завтра кто-нибудь из нас наткнется на древний клад!

Вдохновленные словами отца — особенно последней фразой — мы бодро и весело взялись за работу. В следующие полчаса мы нашли множество интересных вещей: большой чугунный костыль, из тех, которые строители называют иногда «штыком» и которым скрепляют самые крупные бревна, с чеканом на нем: «Кузн. Петровъ, 1871», пуговицу от военного мундира, значок «Ударник коммунистического труда», три газеты 1961 года — в удивительно хорошем состоянии, лишь бумага чуть пожелтела, множество пустых жестянок, пожарный топорик и огнетушитель (мы не поняли, работает он или нет, а пробовать пока что не решились) и множество других ценнейших предметов, прятавшихся под грудами досок, кирпичей, шифера и черепицы.

Мы бы успели в тот день сделать не в пример больше, но сначала во дворе залаял Топа, потом мы услышали, как мама его отзывает, а минут через пять мама заглянула в открытый люк и окликнула нас:

— Эй, вы все ещё там? У нас гости!

— Что за гости? — крикнул в ответ отец.

— Не знаю. Два незнакомых монаха, которые очень настойчиво хотят поговорить с тобой.

Отец вздохнул и отставил лопату к стене.

— Перерыв до завтра, — объявил он. — Если это очередные паломники по святым местам, то, конечно, они будут уговаривать меня отвезти их к какому-нибудь знаменитому чудотворному источнику в гуще заповедника, за двадцать или тридцать километров отсюда. И, возможно, мне придется пойти им навстречу.

История наших мест полным-полна всякими святыми источниками, могильными насыпями, хижинами и прочими убежищами отшельников, которых впоследствии канонизировала церковь, а также другими местами памяти и славы русских святых, мучеников и великомучеников, поэтому нет ничего удивительного или необычного в одиноком монахе или группе монахов и священников, которые сомневаются, сумеют ли добраться до одной из святынь, находящихся в самой чащобе заповедника, не заблудившись и безопасным путем, и обращаются к отцу, чтобы он их провел. «В Сусанина с ними сыграл», — как смеялся отец, который, по словам мамы, сам сносил поповские вторжения с кротостью истинного мученика и всегда приходил на помощь пилигримам. Впрочем, когда это только было возможно, он «сплавлял» их (в переносном и буквальном смыслах, потому что для этого их приходилось перевозить на катерке) отцу Василию, нашему местному священнику, незлобивость которого равнялась только его же неуемной энергии. Очень часто кроткого отца Василия можно было видеть за рулем его старого УАЗика цвета хаки: он колесил по всей округе и на дальние расстояния, хлопоча о том, чтобы пристроить в хорошую школу-пансионат очередного сироту или заброшенного ребенка пьющих родителей или подсобрать старые теплые вещички для престарелых и инвалидов. С его вечно взъерошенной бородой и усами и жгучими черными глазами он странным образом напоминал грозного полководца — иногда нам казалось, что он похож на Чапаева — устраивающего смотр своим войскам перед решающей битвой или на одного из тех древних воинов-монахов, вроде Пересвета, которые шли в бой, сменив рясы на кольчуги — а иногда и не сменив, потому что верили, что все в руке Божьей и Бог будет им лучшей защитой.

Из-за этого грозного и воинственного вида незнакомые люди робели перед ним, и это ему очень помогало, когда он в своих вылазках во имя добрых дел — «моей партизанщине», как он сам это называл — добирался до самых высоких кабинетов области и даже Москвы и брал их в осаду. Даже самый черствый волокитчик и бюрократ не мог устоять перед этим сочетанием воинственной внешности и мягких манер.