Чужое лицо - Эдуард Тополь

Стивенсон послушно повторил адрес.

– Пока! – сказал Юрышев. – Передайте им: если я не получу там письмо или телеграмму, сделка отменяется. Все. – И твердой походкой пошел к выходу с кладбища, но тут же и обернулся: – Стоп! Теперь вы можете меня сфотографировать, это им пригодится…

Через пять дней Дэвид Мак Кери был в Стокгольме, сюда же на день прикатил из Москвы Стивенсон. Русские торчали в Афганистане, копили войска на польской и иранской границах, открыто вооружали Сирию, Ливию и Арафата, их атомные подводные лодки торчали возле натовских баз – черт их знает, что они затевали и планировали, они умеют держать в секрете даже ту информацию, которую выуживают из американской прессы, а не только свою собственную. В этой ситуации такая фигура, как помощник начальника Генштаба по военно-стратегическим разработкам, была просто подарком для СIA, и начальство CIA решило не упускать случая. Шеф русского отдела Даниел Дж. Купер вызвал к себе Дэвида Мак Кери и Роберта Керола и лично поручил им эту операцию. «Держите ее в секрете даже от CIA, – усмехнулся он. – А во всем остальном действуйте от моего имени. Все наши возможности к вашим услугам. Если советская подводная лодка действительно сядет на мель возле Швеции – значит, этот Юрышев не ловушка КГБ, а толковый мужик: выдал секретную информацию практически без риска для себя, а ключ от секрета оставил у себя в кармане. И потому мы не можем откладывать, к концу сентября мы должны быть готовы вытащить этот ключ из России. Нужно срочно встретиться с этим журналистом Стивенсоном, выяснить у него все детали его встречи с Юрышевым, а главное – придумать, как вытащить этого Юрышева. Пароходом от Риги? Одессы? Владивостока? В общем, займитесь этим, и через неделю я жду план операции, несколько вариантов».

Мак Кери и Керол подняли в архиве все материалы о личном составе советского Генерального штаба. Но оказалось, что сведения об этом Юрышеве самые куцые – несколько перебежчиков упоминали его имя в числе молодых советских военных выдвиженцев: в 1968 году он окончил Академию Генерального штаба, затем служил в штабе Дальневосточного военного округа – как раз во время советско-китайского военного конфликта, а после этого был переведен в Москву, в Генштаб. Вот, собственно, и все. Но сам факт, что этот Юрышев в сорок лет продвинулся из провинциального штабиста в Генеральный штаб, говорил о многом. Конечно, было бы замечательно под видом туриста махнуть сразу в Москву, хотя бы издали поглядеть на этого Юрышева, а еще бы лучше встретиться с ним и обговорить подробности побега, но Мак Кери решил не рисковать. По сведениям CIA и сообщениям журналистов, Москва после Олимпиады осталась запруженной милицией и тайными агентами КГБ, слежка за всеми иностранцами практически открытая. Поэтому Мак Кери полетел не в Москву, а в Стокгольм, и здесь Стивенсон подтвердил его правоту. То, что он, Стивенсон, оказался в тот день один на кладбище, – просто случай: за три года работы в Москве Джакобу так надоели эти кагэбэшные сыщики, что последнее время, выходя из дома, он сам подходил к их машине, говорил им свой маршрут на весь день, а затем соблюдал его в точности и тем самым завоевал их расположение – приставленные к нему ребята из КГБ теперь чуть не заранее составляли рапорта о передвижении Стивенсона по Москве, а сами, вместо того чтобы неотрывно следить за ним, отлучались то домой, то в очередь за мясом или сосисками, а то и просто по бабам. В тот день было то же самое: Стивенсон сообщил им, что хочет подскочить на кладбище, снять памятник Никите Хрущеву, потом заедет на открытие выставки молодых художников на Малой Грузинской, затем на Большой Грузинской – закупка продуктов в валютном магазине для иностранцев, в обычном магазине в Москве ничего не купишь, очереди даже за мороженым мясом. «Гэбэшники, – сказал Стивенсон Дэвиду Мак Кери, – попросили Юрышева прикупить для них в валютном магазине блок американских сигарет и пару куриц, проводили до кладбища и укатили по своим делам, а через два часа ждали его на Большой Грузинской. Но, – добавил Стивенсон, – ехать Мак Кери в Москву сейчас действительно нелепо – никогда не знаешь, есть за тобой слежка или нет, да и встретить этого Юрышева практически невозможно – ни его адреса, ни телефона нет в телефонной книге. Разве что караулить его у входа в Генеральный штаб», – усмехнулся Стивенсон, передавая Мак Кери фотографии этого Юрышева.

После беседы с журналистом Мак Кери решил сыграть втемную. Десяток вариантов тайной доставки этого Юрышева на борт иностранного судна в Одессе, Риге или Владивостоке были отодвинуты, как запасные – это хлопотно, опасно и ненадежно, особенно если учесть дотошность советской таможни, да и американские суда сейчас почти не ходят в СССР, а доверяться японцам или голландцам… Мак Кери и Керол предложили начальству другой план – простой и красивый: подменить Юрышева другим человеком. За последние десять лет в США приехали больше ста тысяч советских эмигрантов, из них две тысячи сразу после первого месяца жизни в США подали в советское посольство в Вашингтоне прошение разрешить им вернуться в Советский Союз, но им, конечно, отказали. Кроме этих двух тысяч, наверняка есть не меньше и тех, которые не рискнули на такой шаг, зная про опыт предыдущих, так что найти человека, которого пластическая операция сделает двойником Юрышева, Мак Кери и Керол считали делом реальным, а все остальное, как говорится, уже техника и точный расчет. Шеф одобрил эту идею. Мак Кери и Керол засели в архиве ФБР и за неделю выудили трех кандидатов. Еще три дня ушло вхолостую на безрезультатную обработку двух предыдущих кандидатов, поэтому к Ставинскому они уже ринулись не напролом, а изучали его неделю. Но теперь весь гениальный план завис в воздухе и сорвется, если и этот эмигрант, Роман Ставинский, откажется возвратиться в СССР. Придется вернуться к идее вывозить этого Юрышева морем, в ящике, если… Если советская подводная лодка действительно сядет через несколько дней на мель где-то в Швеции.

Было 19 сентября, до назначенного Юрышевым срока оставалось примерно две недели…

В аэропорту Портланда Мак Кери и Керол сдали взятый напрокат синий «шевроле» и очередным рейсом вылетели в Вашингтон.

Ставинский позвонил во вторник.

– Я согласен, – сказал он. – Но у меня есть условия.

– Хорошо. Прилетайте – поговорим, – ответил ему Мак Кери. – Когда вы можете вылететь?

– Через два часа есть рейс до Вашингтона.

– О'кей, мы встретим вас в далласском аэропорту. Что вы сказали дочке?

– Что у меня интервью в Вашингтонском госпитале, предлагают работу.

– Очень хорошо. Она сейчас дома?

– Нет. Она в университете.

– Оставьте ей записку, что на обратном пути залетите в Нью-Йорк повидать каких-нибудь друзей.

Можно считать, что с этой минуты операция началась. Какими бы ни были условия этого Ставинского – кроме разве самых немыслимых, они вынуждены будут их принять.

Они с трудом узнали его. Прежний Ставинский – небритый, сутулый, с потухшим лицом и пустыми глазами – исчез. Вместо него из самолета вышел моложавый, прямой, с развернутыми плечами и спокойно-веселыми глазами господин в новеньком сером костюме, с легким дипломатом в руке.