Ваша карта бита - Марина Серова

— Будь проще, Юльк, — бубнил он в чашку, — не предполагай в поступках убийц особой изощренности. Даже такие, кто из-за тупости не способны по-настоящему испытывать страх, сделав дело, находятся в состоянии стресса, перестают следовать разработанным схемам и глупят почем зря. Поэтому даже у профессионалов лучшие оперативные планы просты до безобразия. Ну, ты сама знаешь.

Я по-прежнему молча улыбалась, смотря на него, и Базан на секунду смутился, принялся извиняться за изречение прописных истин.

— Девушка, одну секунду, задержитесь, пожалуйста!

Строгий, но вежливый окрик эхом прокатился по просторной лестничной клетке. Снизу, догоняя меня, прыгал через две ступеньки ладный, коротко стриженный гвардеец в синей пятнистой форме.

«Охрана!» — екнуло сердце. Со страху я ответила ему грубо:

— Чего тебе?

— Вы, по-моему, со второго этажа вышли? Вы из секретариата? Не видели, Любовь Андреевна уже на месте? — вопросы сыпались из него и гремели в столь дорогой мне тишине. — Передайте ей, что звонил Степанов, сказал, что сегодня задержится, а если будет что срочное, пусть позвонит ему по номеру…

Он назвал номер телефона, и я, слегка опешившая от его делового натиска, повторила вслух номер после того, как с запозданием пробормотала:

— Не видела… Передам, как увижу…

«Дурочка, напугалась!» — отругала я себя, провожая его взглядом.

Чердак оказался еще лучше подвала. Сплошь служебные помещения, и два или три из них уже открыты — моргают экранами компьютеры на узких черных столах. А я-то по простоте душевной представляла себе потемневшие от времени деревянные стропила в пыльных клочьях паутины, скрежет старого шлака под подошвами и светлые пятна возле слуховых окон.

Постояв недолго возле одной из открытых дверей, подивившись, как лихо, всеми пальцами сразу, стучит по компьютерной клавиатуре бесполое юное дарование в больших очках на вздернутом носике, я, подмигнув в ответ на его улыбку, пошла отсюда прочь.

«Найди ее, Багира!» — вспомнила громовское. Я что, ищейка? Или датчик трупоискателя, свободно умещающийся в ладони? В отчаянье приходить рано, а призадуматься — самое время. Я призадумалась так, что, спустившись в вестибюль, чуть было не поперла на выход через гвардейские турникеты. Хотя почему бы и нет?

Быстрыми шагами подлетая к никелированной вертушке, я глянула через плечо — лестница в подвал была перегорожена фигурной решеткой. Дневная смена отнеслась добросовестно к своим обязанностям. Хороша бы я была, поверни сейчас туда.

— Ребята, узнайте, пожалуйста, чужая машина через ворота не проезжала? — прощебетала я, наклоняясь к полукруглому окошечку в прозрачной стене.

— Какая? — переспросил тот самый молодец, что загрузил меня на лестничной клетке поручением к Любови Андреевне, а его коллега, сидящий на стуле, раскинув ноги в стороны, как жокей после соревнований по выездке, ответил, снисходительно ухмыляясь:

— Мимо наших в ворота только на бронетранспортере прорваться можно.

Зачесался язык спросить его, что же за пугала такие у них возле ворот сидят, но я прикусила его и залепетала нечто умильно-просительное. Подействовало. Тем более что первый наверняка уже считал меня своей знакомой.

Он снял трубку телефона и через минуту переговоров, детали которых остались для меня непонятными, ответил, приблизив к окошку свою в общем-то довольно симпатичную физиономию:

— Была машина. По разовому пропуску. На подстанцию какое-то оборудование привезли.

— «Жигули»? — воскликнула я радостно.

— Да, «девятка».

— Ребята, я на мгновение!

Пропорхнув между стеной и крылом застопоренного турникета, я засеменила по натертым до блеска мраморным плитам к тяжелой, с массивной бронзовой ручкой, двери.

— Э, а пропуск! — крикнули сзади так, что не обернуться означало спровоцировать их на безобразную погоню.

— Да ну вернусь же сейчас!

Я тряхнула халат на груди, мол, даже одежда не подходит для побега, и услышала, как мой знакомый урезонил коллегу:

— Ладно, хватит! Она из секретариата, я ее знаю.

— Пришла Любовь Андреевна. Я ей все передала про Степанова, — отчиталась я перед ним, вцепившись в дверную ручку, и что есть сил дернула ее на себя.

Подстанция, вот она, сбоку от корпуса, за деревьями. Небольшое двухэтажное здание из силикатного кирпича с плоской крышей, почти соприкасающееся торцом с оградой. А вот и машина. Чуть поодаль, на узкой дорожке, разворачивается кормой к подстанции темно-красный экипаж и, самое главное, торопится от «девятки» к белокаменному дому с открытой нараспашку дверью мужчина в брезентовой спецовке, накинутой поверх хорошего темно-коричневого пиджака.

Моля бога о том, чтобы эти люди были увлечены своими заботами настолько, чтобы не обращать внимания на невысокую фигурку в светло-зеленом халате и дурацкой шапочке, я прошла вдоль всего фасада по просторному крыльцу и сбежала по ступеням вниз. До двери подстанции, в которой скрылся мужчина, было рукой подать. Машина развернулась и теперь осторожно перебиралась через высокий бордюр на пешеходную дорожку, намереваясь сдать задом сюда же. И это когда в двух шагах, вот она, удобная дорога, по которой к подстанции без хлопот грузовик подъедет.

Обернувшись в последний раз на «девятку», я зафиксировала в памяти ее номер.

Войдя в дверь, я остановилась, осмотрелась и прислушалась. Короткий тамбур. За ним, прямо — пыльная лестница на второй этаж, и направо, мимо нее — еще одна дверь, в операционный зал. Виден ряд шкафов, выкрашенных в голубой цвет, с горящими на них зелеными лампочками — силовые ячейки. Огоньки горят не на всех. Суббота.

Оттуда, из операционного зала, доносилось шуршание и стуки, насторожившие меня. Следует приготовиться к неожиданностям, если это то, что я предполагаю. Вспомнилась четырехзарядная смертоносная машинка, которую не дал мне Базан. Если что случится со мною сейчас нехорошего, он пожалеет о своей осторожности.

Опустив драгоценную сумку на ступеньку лестницы, я медленно двинулась к двери в зал. Там металлически грохнуло и кто-то негромко выругался.

Мы с ним увидели друг друга одновременно, и у меня ненадолго перехватило дыхание. Он тоже замер в секундном замешательстве, разжал руки, и безжизненное тело в светло-зеленом халате, волочившееся прямыми, будто деревянными, ногами по линолеуму, упало, стукнувшись головой.

— А-а! — вскрикнула я на вдохе, прикрыв ладонью рот, и уперлась спиной в косяк, будто равновесие для меня сейчас — вещь почти немыслимая.

Он вытаращился, вглядываясь в меня, и глаза его приобрели выражение, какое бывает у кота перед броском на зазевавшегося воробья.

— Томочка! — чирикнула я и повторила: — А-а!

— Иди сюда скорей! — опомнился он. — Видишь, с ней неладно что-то. Давай поможем.