Проклятые огнем - Ксения Баштовая

– Нет.

В первый момент Адельмар не понял:

– Что вы сказали, отче?

Монах заговорил, отводя глаза и пытаясь спрятать чувства за кривой улыбкой:

– Я понимаю, зачем вы… зачем ты позвал меня, сын мой, но помочь в твоей беде не могу. – Он словно и не обратил внимания на слова о пентакле.

– Почему?!

– Я… Я не могу…

– Что за чушь вы несете, отец?! Вы же посланник Единого! Вы же его посланник, верно?! Настоящий посланник, я имею в виду! Я почувствовал ваш Знак! Вы… посланник Единого! Вы можете изгонять саламандр и…

– Я не могу! – взорвался разноглазый. – Я не умею! Я… Меня приняли в лоно Храма совсем недавно и…

– Но вас учат этому сразу! И ваш Знак…

– Я не умею! Поймите… Пойми, сын мой, я еще не рукоположен на столь важное дело и потому не могу…

– Вы должны, отец! – Адельмар и сам не понял, когда он вцепился в ворот рясы бродяги. – Это ваша обязанность! Вы были в Дертонге, вас должны были учить этому!

Монах судорожно одернул рукав, скрывая видневшуюся на левом запястье крохотную метку Единого:

– Я был там ребенком! Я не умею! Я не могу ничем помочь вам… помочь тебе, сын мой! Не могу, понимаешь, не могу!

– Или «не хочу», – зло выдохнул Адельмар.

– Не могу. Не умею.

Лорд Сьер замер, словно только что понял, что он поднял руку на посланника Единого, медленно разжал кулаки, отступил на шаг…

– Простите меня, отче, – хрипло выдохнул он.

– Ничего, сын мой, – выдавил слащавую улыбочку монах. Вышло это с большим трудом. – Я все понимаю. И Единый простит тебе эту нагло… Эту страсть. Он видит, что сердце твое в смятении… Я могу идти?!

И, пожалуй, именно этот вопрос и решил все.

– Конечно, отче, простите мне вспыльчивость мою… Может, легкий обед сможет загладить мою вину?

– Ничего страшного, ниче… Обед?! О, конечно, сын мой, с превеликим удовольствием!..

…Дико болела голова. Во рту пересохло, на языке чувствовался противный привкус металла, а в ушах звенело.

Мадельгер медленно открыл глаза. Это ж надо так вчера напиться! Если Росперт узнает – насмешек не оберешься. Конечно, он же у нас самый лучший – и пьет, не пьянея, и фехтует, как Тот, Кто Всегда Рядом, и вообще…

Где-то высоко виднелся каменный потолок, покрытый пятнами копоти. Странно, вроде бы ни в одном кабаке уже давно по-черному не топят, это же, в конце концов, не север Дертонга. Откуда здесь сажа?

Мужчина поморщился от острой вспышки боли и, решив, что думать он будет потом, когда полегчает, медленно повернул голову…

Похмелье как рукой сняло. Даже головная боль, что гнездилась в висках, показалась маленькой, легкой и несущественной по сравнению с тем, где он сейчас находился, – потому что рядом с ним, в искусно вырисованной водяной магией пентаграмме лежала уже виденная ранее девица в рубахе из каменного льна.

– Скримслова пучина… – глухо простонал монах.

Сесть удалось с трудом. В голове что-то звенело и булькало – странно, вроде бы не били… Но в любом случае последнее, что Мадельгер мог припомнить, это то, как он согласился на любезное предложение лорда Сьера. И ведь говорил Росперт, что чревоугодие – зло! И ведь вляпывался уже из-за этого в неприятности – чего стоит история с Кайо! Так нет! Захотелось остаться на «легкий обед»! Это ж надо быть таким идиотом!

Мужчина сдавленно застонал, оперся спиной о стену и прикрыл глаза – от одного взгляда на синие линии пентакля начинало мутить – благо, начертанная на полу фигура занимала не всю площадь комнаты и позволяла сидеть, вытянув ноги.

– Очнулись, отец Мадельгер? – Знакомый голос полновластного правителя Ругеи звучал откуда-то сверху и сзади.

Мужчина медленно приоткрыл глаза, поднял голову – в одно из окошек в металлической двери как раз и заглядывал в комнату Адельмар.

– Вашими молитвами, – хрипло простонал монах.

– Моими? – Дворянин недоумевающе заломил бровь. Но дверь, похоже открывать не собирался.

Хотя проверить стоило.

– Выпустите меня.

– И не подумаю. Кстати, отец Мадельгер, а с каких пор вы перешли на «вы»?

Пришлось вспоминать навыки:

– Сын мой, ты забываешь, что я путешествовал по многим городам, а везде разные нравы и обычаи… Но ни один из этих обычаев не разрешает запирать посланника Единого и удерживать его!

Голос Адельмара был ровен и спокоен – видно, период переживаний уже прошел:

– Я предлагал вам помочь мне подобру. Вы не захотели.

– Да не могу я!

– Прекратите ломать комедию, отец Мадельгер! – гневно оборвал его тюремщик. – Все знают, что посланники Единого способны изгонять саламандр, вселившихся в человеческие тела! А раз способны, то делайте!

– Я…

– Не знаю, почему вы отказываетесь, но предупреждаю сразу! Вы и сами знаете, что саламандра может жить в человеческом теле не больше месяца, а после этого погибает, уничтожая своего носителя. Короче, другого монаха в Лундере нет и вряд ли появится в ближайший год. У вас ровно месяц, чтобы спасти Селинт. Вы либо выйдете отсюда вместе с ней, изгнав саламандру, либо умрете вслед за нею!

Окошко захлопнулось.

Мадельгер встал, оглянулся… На металлической двери отпечаталось человеческое тело – похоже, несчастную не сразу заперли в пентакле, и она некоторое время буйствовала в этой комнате, пытаясь выбить собою дверь…

– Твою ж мать… – тихо простонал мужчина.

* * *

За месяц до этого…

– Ты идиот.

– Я знаю. – В голосе Мадельгера проскользнули нотки иронии. – Кстати, где там Кайо? Кайо!

Его собеседник – обнаженный до пояса, крепко сложенный мужчина лет тридцати на вид, осторожно коснулся бинтов, туго охватывающих грудь, и с тяжелым вздохом откинулся на тонкую подушку:

– И все равно собираешься идти? – На вопрос он не обратил ни малейшего внимания.

– У меня нет выбора, Росперт, и ты это прекрасно знаешь.

– Выбор есть всегда, – нравоучительно сообщили ему в ответ. – И ты тоже это прекрасно знаешь. Вот сейчас – на кой тебе идти в Ругею? Подожди пару месяцев, я поправлюсь и вместе отправимся искать подходящего нанимателя!

Под потолком кружилась надоедливая муха, а за окном, не замолкая, орали коты – что ни говори, а постоялый двор, в котором временно застряли Мадельгер и Росперт, был отвратительным, но особо выбирать было не из чего. Последнее жалованье оба приятеля уже давно потратили и сейчас оставались в «Серой лани» исключительно из милости хозяина.

Разноглазый только хмыкнул: