Генеральская дочка - Дмитрий Стахов

Маша брезгливо поморщилась. Закрыла окно. Легла. Накрыла голову подушкой. Крик продолжал звучать в ней.

И наутро она проснулась от стучащих в висках молоточков. Надо было спускаться к завтраку, но видеть отца и эту женщину, видеть, как она подливает отцу кофе, щебечет, что-то беспрестанно роняет, опрокидывает, продолжает щебетать, намазывает тост мармеладом, наблюдать за падением тоста и тем, как эта женщина пальцем снимает мармеладный след со скатерти! Такая, видите ли, неловкая, причем – неловкая намеренно. А прошло меньше двух месяцев со дня гибели мачехи! Меньше двух месяцев! Как такое понять? Как объяснить? У самой Маши не было ответов, но пока она не искала их у других. В первую очередь потому, что еще не могла сформулировать правильный вопрос. Этому – умению формулировать правильные, адекватные вопросы – ее в Талботе учили. Правильный вопрос – половина ответа. «Как такое объяснить?» – вопрос оправданный, но неправильный, обращенный скорее к эмоциям, а нужен вопрос внешне отвлеченный или направленный на нечто вроде бы не имеющее отношения к делу, из ответа на который вырисуется вся картина произошедшего, весь передний план, основной сюжет, план задний. И Маша хотела сама разобраться. Это – тяжело. В ее возрасте. Спасение – помимо лошадей, тенниса, компьютерных игр и переписки с немногочисленными подругами – было в отработке приемов хождения на острых курсах. Поворот фордевинд помогал перетерпеть то, как эта женщина облизывает мармеладные пальцы. Забыть те слова, что эта женщина выкрикивала в прозрачные ночи.

Маша легко ходила в лавировку. Ладони ее крепких рук загрубели от шкотов. Прежде, еще в Талботе, Маша часто не могла совладать ни с такелажем, ни со швертом и, бывало, оказывалась в воде. Потом она сама поняла, что если на остром курсе шверт полностью стравлен, то лодка может как бы споткнуться о него, что фордевинд позволяет оставить в воде только треть шверта.

Здесь, где водные пространства были велики, где в силу причин естественных, а также людского насильственного вмешательства создался огромный разлив, с мелкими островками, необъятными водными просторами, имелись все возможности для настоящей работы с парусами, да и налетавшие с севера порывы ветра всегда давали возможность для отработки самых сложных маневров. В слабый же ветер и на гладкой воде Маша позволяла своему «кадету», создавая небольшой крен на подветренный борт, самостоятельно уйти в поворот оверштаг. А когда шла под сильным ветром, то зорко следила, чтобы стаксель работал как можно дольше, не начинала травить шкоты до тех пор, пока гик не пересекал линию ветра, и лишь только стаксель сам начинал заполаскивать, Маша слегка отпускала стаксель-шкот, быстро перебрасывала парус на другой борт и ловила ветер на новом галсе.

Кисловский наблюдал в бинокль за Машиными эволюциями и не мог сдержать чувство гордости. Он стоял на пристани, широко расставив крепкие ноги. Его плечи были сильно разведены, локти высоко подняты. Чуть поодаль стоял отставной прапорщик Шеломов. В кресле, с бокалом легкого коктейля – мятный ликер, мелко колотый лед, чутьчуть темного рома, – сидела управительница. Поля ее шляпы слегка колебались от порывов ветра, розовые, забегавшие своими стеклами на виски, в перламутровой оправе очки маленькими точками отражали далекий парус.

Полковник Дударев, старинный приятель, сослуживец и сосед генерала, с сигаретой в кулаке правой руки, опирался левой на леерное ограждение пристани. Канаты прогибались.

Чуть в отдалении, уже на берегу, двое Хайвановых, Лешка и Сашка, готовили шашлыки.

– Какая же она у меня молодчина! – сказал Илья Петрович и еще больше поджал тонкую нижнюю губу.

Маша в этот момент, привстав с борта, чуть потравив гик и стаксель-шкоты и удерживая ногой румпель, левой рукой установила спинакер-гик, оттолкнула его от себя, поймала шкоты спинакера, резко выбрала их, и впереди вздулся яркий, многокрасочный парус. Опустившись на борт, Маша потянула за собой шкоты стакселя и гика, и яхточка – полетела.

– Умница! – согласился глядевший вдаль из-под руки Шеломов.

– Я бы со страху умерла! – сказала управительница. – Вода не для меня. Мне нужно, чтобы под ногами было твердо.

– Ладно тебе, – не оборачиваясь, со смешком отозвался Илья Петрович. – У тебя ноги обычно в воздух упираются…

Управительница некоторое время обдумывала слова генерала. Потом хмыкнула и дернула плечиком. Коктейль плеснулся, крохотные кусочки льда ударились о стенки бокала.

– Никита Юрьевич, а сын ваш с парусами управляться умеет? – спросил Шеломов Дударева.

– Оставь его, Вовка, – все так же, не оборачиваясь, с той же игривой интонацией произнес генерал. – Его сын с бумажками управляется. Ему этого достаточно. Сейчас лейтенант уже не лейтенант, а делопроизводитель. Надо было сначала пороху дать ему понюхать, а не устраивать сынка в теплое место, понимаешь…

Все, что говорил генерал, было неправдой. Сын Дударева давно был уже не лейтенантом, а капитаном, никакими бумажками в каком-то там теплом месте никогда не занимался, пороха уже успел понюхать достаточно и был заместителем командира подразделения международных сил по разминированию в Боснии и Герцеговине. И генерал Кисловский это знал. Как знал и то, что служба Дударевамладшего была опасной. Очень опасной. Илья Петрович и прежде позволял себе прохаживаться по поводу сына полковника, но в этот раз, в присутствии наглой управительницы и Шеломова, слова генерала задевали как-то особенно остро.

Дударев выбросил окурок в воду и длинно сплюнул.

– Я тебе сколько раз говорил, Никита, – проследив за полетом окурка, продолжил генерал, – не бросай в реку бычки. Мы должны природу любить, а не гадить ей.

– Скажи своим холуям, они выловят, – процедил Дударев и прищурился. – Вон лоси какие мясцо готовят. Могут и в воду слазить.

Кусочки льда вновь звякнули о стенки бокала.

Шеломов посмотрел в спину генерала Кисловского, на Лешку-Сашку, на Дударева.

– Они там мясцо и для вас готовят, Никита Юрьевич, – обиделся за Хайвановых Шеломов. – Вам-то такое не по карману, здесь хоть поедите!

Кисловский коротко хохотнул, управительница быстро взглянула на Дударева из-под полей своей шляпы, а Шеломов, встав на колени, держась за леера, наклонился к воде и поймал начавший уже размокать окурок. Сунул его в карман рабочих штанов. Прихлопнул карман. Он чувствовал, как взгляд полковника жжет затылок.

Маша убрала спинакер, развернула яхточку и, легко меняя галсы, пошла к причалу.

– Ну, что там шашлычок? – Генерал опустил бинокль, обернулся и не увидел на причале полковника. Что было очень странно.

– Э-э? – вопросительно протянул Кисловский, но никто, ни Шеломов, ни генеральская управительница, ни спрошенные тут же Лешка и Сашка не могли сказать, куда подевался Никита Юрьевич Дударев. Он как сквозь землю провалился, вернее – сквозь доски причала.

На тот день генерал Кисловский планировал не только шашлычки. Они-то шли как легкая закусочка. Генеральским поваром готовился обед, к которому ожидался Захар Ионович, замглавы областной администрации, давно обещавший захватить с собой межобластных масштабов олигарха, а после обеда Илья Петрович собирался вести всю компанию в оружейную комнату, где в отдельном, недавно доставленном антикварном шкафу стояли его недавние приобретения.