Женщина из шелкового мира - Анна Берсенева

Мама вообще замечала любые особенности ее поведения.

— Мне в библиотеку надо вернуться, — объяснила Мадина.

— Но ты ведь завтра уезжаешь, — удивился папа. — Неужели полдня на сборы не дадут?

— Па, зачем мне полдня? Вечером за час соберусь, — улыбнулась Мадина. — За полчаса даже. А у нас сейчас пополнение фондов, работы много.

Вообще-то, как только Мадина попадала домой, ей сразу и самой начинало казаться, что жизнь идет примерно вдвое неторопливее, чем во внешнем мире. Хотя и во внешнем мире Бегичева особой спешки ни в чем не наблюдалось.

— Зонтик возьми, — напомнила мама, когда, пообедав, Мадина уже стояла в дверях. — К вечеру дождь обещали.

Конечно, это иногда раздражало, но все-таки не слишком. Если ты у родителей поздний и единственный ребенок, то приходится быть готовой к тому, что они будут опекать тебя не только до своей, но и до твоей старости. И дай им бог на это здоровья!

— Возьму, — кивнула она. — Но дождь вряд ли будет. Туман только.

Ее зонтик был сломан, поэтому брать его с собой Мадина не собиралась. Но с родителями проще было согласиться, чем объяснять, почему ты с ними не согласна.

Она положила в сумку сломанный зонтик и вышла на улицу.

В библиотеку Мадина вошла, словно вынырнув из осеннего тумана. Это звучало, может, излишне красиво, но было именно так: туман окутал Бегичево сплошь, от поросших травой улиц до верхушек берез. В этом было даже какое-то событие — в таком неожиданном и таинственном тумане.

Мадина не зря спешила в библиотеку: ей не терпелось разобрать только что поступившие книги. Она даже запах их различала отдельно сквозь общий, привычный и любимый запах библиотеки. Тот, привычный, запах был — долгого чтения, которое давно стало частью жизни. А этот запах, новый, был совсем другой — какого-то будоражащего обещания.

Когда Мадина была маленькая, она приходила в библиотеку сразу после уроков и еще по дороге от школы — это была довольно долгая дорога, потому что автобус по Бегичеву не ходил ни тогда, ни теперь, — внутри у нее, в точности между сердцем и горлом, подрагивало счастье: вот сейчас, сейчас… Час или два она бродила между полками, выбирая книги, а потом, подпрыгивая от нетерпения, бежала домой и уже там читала до головокружения, до ночи, и засыпала с книжкой в руках.

Поэтому ей казалось, что в библиотеке прошла вся ее жизнь; да так, собственно, и было. И поэтому, окончив университет, она даже не попыталась устроиться в Твери, может быть, найти там какое-нибудь престижное занятие, а вернулась в Бегичево и пошла работать в районную библиотеку.

— Ой, Мадинка! — удивилась и обрадовалась Зоя, увидев Мадину в дверях. — А я думала, ты после обеда не придешь.

Мадина иногда думала, что Зоя чувствует себя на работе не как рыба, а как кошка, оказавшаяся в воде: вроде и плавает, не тонет, но уж слишком не свойственно ей такое занятие.

— Серию «Повседневная жизнь» как оформлять? — то ли спросила, то ли пожаловалась Зоя. — Как художественную или как документальную? Я думала, как документальную, а потом смотрю, там Ходасевича книжка. А Ходасевич — это же писатель?

— Писатель, — улыбнулась Мадина. — И даже поэт.

— Значит, как художественную. Или нет? — с сомнением произнесла Зоя.

— Сейчас разберемся, — успокоила ее Мадина.

«Надо будет папе их принести, — подумала она, листая новенькие, напечатанные на прекрасной белой бумаге книги из новой серии „Повседневная жизнь“ нового же московского издательства. — Он такое любит».

Она и сама любила «такое» — описания того, как жили люди сто лет назад в русских поместьях, или триста лет назад при дворе французских королей, или как живут они сейчас в Латинском квартале. От того, что обыденная жизнь этих людей попадала в книжки, она переставала быть обыденной, наполнялась особенным смыслом. Или она и была таким смыслом наполнена, потому и в книжках не тускнела?

Мадина разбирала книги, вынимая их из картонных коробок, записывала, описывала; стопка росла на ее столе. Это занятие увлекло ее необыкновенно! Погрузившись в особенную книжную жизнь, она не заметила, как светлый золотящийся туман за окном сначала потускнел, потом стал сизым и наконец превратился в вечерний сумрак.

— Мадин… — Зоя заглянула за стеллажи, за которыми стоял Мадинин стол. — Я пойду? Семь часов уже. Если что, Наташа в читальном зале. Позовешь, она поможет.

— Конечно, иди, — поднимая от книжек туманные глаза, кивнула Мадина. — И зачем помогать? Я уже почти закончила.

— Везет тебе, завтра в Москве будешь, — сказала Зоя. В ее голосе не прозвучало, впрочем, ни тени зависти. Понятно же, что на московскую конференцию следовало послать лучшего представителя их библиотеки; Мадину и послали. — Крем мне купить не забудь. Только какой-нибудь такой, знаешь, необыкновенный, которого у нас тут нету. И чтобы для стареющей кожи был.

— Ладно, — кивнула Мадина. — Только разве у тебя кожа стареет?

— Да уж не молодеет, — усмехнулась Зоя. — Тридцатник стукнул. Ужас! И как ты не боишься только? — с каким-то опасливым удивлением добавила она.

— Не знаю, — пожала плечами Мадина. — Ну да, и мне тридцать. Но я этого как-то не чувствую. Из-за библиотеки, может, — улыбнулась она.

Мадина ничуть не лукавила. Стоило ей оказаться в библиотеке, и она чувствовала себя точно так же, как десять лет назад, и пятнадцать лет назад, и двадцать… В таком постоянстве самоощущения было что-то завораживающее. Во всяком случае, Мадине нравилось плавать по своему возрасту свободно и нестесненно. А ее родителей это как раз и пугало.

— Ну, счастливо тебе, — помахала рукой Зоя. И, подмигнув, добавила: — Смотри не скучай там. А то заберешься в Третьяковку какую-нибудь и Москвы толком не увидишь.

— Третьяковка тоже в Москве, — улыбнулась Мадина.

— В Москве и поинтересней кое-что есть. По крайней мере, поновее.

Зоя скрылась за стеллажами; хлопнула, закрываясь за нею, дверь.

«Так оно и есть, — подумала Мадина. — Конечно, так и есть. Но что же делать, если мне и без этого нового-интересного хорошо?»

Эта была очень простая и в простоте своей смущающая правда. Мадина в самом деле не понимала, почему где-нибудь в ночном клубе за коктейлем «Мохито» ей должно быть интереснее, чем в своей тихой комнате за книжкой. И от одного только взгляда на какую-нибудь компьютерную игру, даже, как считалось, интеллектуальную, а не примитивную стрелялку, у нее начинала болеть голова и она не могла представить, чем может увлечь это однообразное мельтешение на мониторе. А такое увлекательное занятие, как шопинг, который, как уверяли все глянцевые журналы и все ее подружки, непременно поднимает женщине настроение, — выматывал ее так, что даже после недолгого похода по магазинам ноги-руки у нее слабели, будто после болезни.