Головокружение - Франк Тилье

Почти бегом бросился я обследовать оставшийся участок и оказался перед глубокой шахтой. Я осторожно наклонился над ней и почувствовал струю воздуха. Ледяной воздушный поток устремлялся вниз, наводя на мысль, что где-то в глубине имеется еще одно огромное подземелье. Я оцепенел. Луч света из фонаря не достигал дна, огонь в горелке потрескивал и дрожал на воющем ветру. Наверное, эта поющая о смерти пасть не имеет конца и уходит к самому сердцу планеты.

С носа у меня стекла капля. Холод усиливался. Я снова двинулся вперед, и световой круг снова высветил нечто невообразимое. Я поморгал десять, пятнадцать, двадцать раз.

Оно по-прежнему было там.

Совершенно подавленный, я принялся потихоньку подкрадываться. По ту сторону красной линии, возле скалы, неподвижно лежал человек, слабо шевелился только его застывший от холода большой палец. У ног незнакомца виднелся конверт.

Цепи на человеке не было.

Но его голову и лицо целиком скрывала черная металлическая маска.

Я старался вести счет дням. Я пытался также вспомнить из всего, что раньше читал, сколько времени человек может выдержать без еды и питья. От жары меня одолевали головные боли, часто охватывало самое мрачное отчаяние, и я смотрел на нас как на шестерых осужденных, идущих на неизбежную смерть. Каждое утро, когда просыпался, одна и та же мысль приходила в голову: чья очередь?[6]

Славомир Равич. Форсированным маршем (1956). Этот фрагмент текста Жонатан Тувье подчеркнул много лет назад

В день смерти моего компаньона по восхождению Макса Бека я нашел на биваке его фотоаппарат, «лейку» в черно-сером корпусе. Мне никогда не приходило в голову проявить пленку, она все время со мной, надежно спрятанная в шкатулке с замками-застежками. Иногда я уединяюсь на чердаке, достаю ее и просто смотрю. Она рассказывает о последних годах наших восхождений с тем, кто долго был моим лучшим другом. Порой сила воображения дает больше, чем долгие описания или зарисовки.

И она, несомненно, бесконечно более разрушительна.

Вот и теперь мгновенно запечатленный образ распростертого на дне пропасти существа в маске вполне мог бы пополнить мою воображаемую коллекцию ужасов. Его можно было бы поместить рядом с Франсуазой на больничной койке, с ее окончательно облысевшей головой.

Человек в желтом круге света с трудом приподнялся и потрогал маску. Кончики пальцев нащупали огромный замок, висящий на затылке. Он напрягся, потом разозлился и быстро отполз на локтях к самой стене.

– Вы кто? Что это со мной сделали? Где я?

Я понял, что мой налобник его слепит, и чуть отвернул голову, не теряя незнакомца из виду.

– Я Жонатан Тувье. Где мы, я не знаю. Но похоже, в какой-то пропасти. Я очнулся тут, так же как и вы, без движения. Сколько времени прошло, я тоже не знаю. Наверное, нам вкололи снотворное или какой-то наркотик.

– Снотворное? В пропасти? Но… но…

Голос у него был странный, искаженный, в маске он звучал гулко, словно человек говорил в тубу. Он снова повалился на землю, пытаясь стащить с головы похожую на шлем маску.

– Успокойтесь, ладно? Давайте разберемся по порядку. Вы видели того, кто вас сюда притащил?

– Нет.

– Скажите, кто вы.

Он поднялся, но тут же снова чуть не упал. Видимо, он тоже получил изрядную дозу. Ростом он выше меня и на вид гораздо крепче. И одежда на нем походила на мою, вот только эта жуткая маска и голос…

– Меня зовут Мишель Маркиз.

Его имя мне незнакомо. На безымянном пальце у него обручальное кольцо, тоненький золотой обруч. На другой руке не хватало нескольких пальцев.

– Вы живете в Аннеси?

– Нет, в Альбервиле.

Альбервиль? Неближний конец от моего дома. Незнакомец повертел головой, оглядываясь вокруг, и направился к шахте:

– Наверное, нам ввели что-то прямо в кровь?

Стараясь не пересечь красную линию – он находился за ней, вне моей досягаемости, – он протянул мне большой пустой шприц. Я стал его внимательно осматривать, держа в рукавицах:

– Возможно.

– А что за штука у меня на лице?

– Что-то… вроде маски, железной маски.

– Железной маски? А ее можно снять?

Я засунул шприц в карман.

– Не похоже… Она охватывает всю вашу голову. Волосы, уши… Все…

– Но… зачем? Зачем ее на меня напялили?

– У меня такое впечатление, что от нас чего-то ждут.

Я указал на конверт, лежащий неподалеку от того места, где я обнаружил человека в маске.

– Там конверт… Сходите за ним.

Он как-то странно на меня взглянул. В дрожащем свете налобника его маска меня пугала. Она была сварена из болтов и металлических пластинок, для глаз, носа и рта прорезаны узкие щелки, а уши закрыты полностью. Наверное, она весила немало. Мишель повернулся спиной, и у меня снова перехватило дыхание.

– У вас на спине…

Он остановился и снова на меня посмотрел:

– Что – на спине?

– К вашей куртке пришит лоскуток белой ткани, и на нем написано: «Кто будет вором?»

Он стащил с себя куртку и убедился, что я не вру. Тут у меня зародилось подозрение. Я быстро снял куртку. И на моей тоже красовался лоскуток белой ткани с надписью.

– «Кто будет лжецом?»

Это произнес Мишель, сжав кулаки.

– Что означают эти фразы?

Он не двигался с места, но наконец, видя, что я не отвечаю, пошел за конвертом. Стараясь не приближаться, Мишель издали мне его протянул:

– Держите, у вас свет.

Я вскрыл конверт и достал письмо:

– Напечатано на компьютере. Итак: «На одном из вас железная маска с замком. Под этой металлической конструкцией, как раз над черепом, находится…»

Я остановился и грустно взглянул на Мишеля. Потом откашлялся и продолжил:

– «…находится заряд взрывчатки, снабженный механизмом, который приведет ее в действие в случае, если вы отойдете дальше чем на пятьдесят метров от ваших…»

Пораженный, я снова умолк и огляделся. Черт возьми, сколько же нас здесь? Мишель отшатнулся, схватившись руками за голову. Я не видел его лица, но думаю, на нем сейчас было выражение, как у человека, окруженного стаей волков.

– Продолжайте…

– «…дальше чем на пятьдесят метров от ВАШИХ спутников, прикованных цепями. Заряд крошечный, всего несколько граммов, но его хватит, чтобы продырявить вам череп.

Так что отныне вы объединены опасностью. Кроме меня, никто не знает, где вы, а я оттуда, где нахожусь, не смогу оказать вам никакой помощи. Поверьте мне, вас никогда не найдут. Примите как данность, что вы все умрете. Все дело в том, сколько вы сможете продержаться. И во имя чего».