Дом имён - Колм Тойбин

Я подговорила Эгиста сказать старухе, что если впрядет она яд в хитон и яд подействует – и она, и ее внучка тут же освободятся и их отпустят домой. Приказала Эгисту не завершать следующую фразу, что начиналась со слов: «А если откажешься…» – но лишь глянуть на старуху с таким ясным намерением и угрозой, чтобы та задрожала – или, скорее, попробовала бы утаить любые признаки страха.

Вот так все и сладилось. Вплетение нитей, как мне донесли, заняло недолго. Хотя Эгист сидел подле старухи, пока та работала, новых нитей в хитоне, когда она закончила, разглядеть он не смог. Когда все было готово, она лишь попросила его обойтись с ее внучкой по-доброму, пока она здесь, а когда они с внучкой вернутся в деревню, устроить все так, чтобы никто не заметил и не знал, кто их сопровождал и где они были. Смотрела она холодно, и по ее взгляду он понял, что задача выполнена и славные смертоносные чары на Агамемнона подействуют.

* * *

Его участь запечатлелась в камне, когда отправил он весть, что, прежде чем начнутся сражения, желает он способствовать замужеству своей дочери, что желает духа любви и возрождения рядом с собою, чтобы укрепить себя и наполнить всех, кто с ним, радостью – перед тем, как отправятся они убивать и завоевывать. Среди юных воинов, сказал он, есть Ахилл, сын Пелея, человек, которому суждено превзойти в величии своего отца. Ахилл был красив, писал мой супруг, и само небо воссияло, когда узрело, как Ахилл просит руки нашей дочери Ифигении, а все, кто был рядом, благоговейно смотрели.

«Приезжай на колеснице, – гласило его послание. – Путь займет три дня. В приготовлениях к свадьбе не упусти ничего. Возьми с собой Ореста. Он достаточно взросл и сможет насладиться зрелищем воинов во дни перед битвой и присутствовать на свадьбе своей сестры и человека столь благородного, как Ахилл. Власть передай Электре, пока тебя нет, и накажи ей помнить ее отца и применять власть достойно. Мужи, которых не взял я с собой, – те, что слишком стары для сражения, – наставят ее, окружат заботой и мудростью, пока не вернутся их мать, сестра и брат. Пусть слушает старших так же, как свою мать в мое отсутствие. Затем, когда мы возвратимся с войны, власть вернется в должные руки. После триумфа будет покой. Боги за нас. Я убежден, что боги за нас».

Я поверила ему. Отыскала Ифигению и сказала ей, что она отправится со мной в лагерь к отцу и выйдет замуж за воина. Сказала ей, что портнихи будут трудиться весь день и всю ночь – готовить ее наряды, которые мы заберем с собой. Добавила к словам Агамемнона и свои. Сказала дочери, что Ахилл, ее будущий муж, нежен в речах. Добавила и других слов – слов, что теперь мне горьки, слов, ныне исполненных стыда. Что Ахилл смел, обожаем, а его обаяние не сделалось грубым, невзирая на силу.

Говорила и большее, когда в комнате появилась Электра и спросила, чего это мы шепчемся. Я сказала Электре, что Ифигения, старше ее на год, собирается замуж, Электра улыбнулась и взяла сестру за руки, когда я сообщила, что все наслышаны о красоте Ифигении, что известно о ней уже много где, и Ахилл ждет ее, и отец ее не сомневается, что придет время, когда о невесте и о дне ее свадьбы сложат сказания, что само небо сияет, солнце высоко в небесах, боги улыбаются, а воины в нескольких днях до сражения обрели храбрость и стойкость от света любви.

Да, я сказала «любовь», я сказала «свет», я сказала «боги», я сказала «невеста». Я сказала «стойкость перед сражением». Я называла его и ее имена. Ифигения, Ахилл. А затем кликнула портних, чтобы взялись готовить моей дочери платье, достойное ее лучезарности, какая в день свадьбы сравнится с яркостью солнца. И сказала Электре, что отец доверяет ей остаться здесь со старейшинами, что ее острый ум и умение замечать и помнить – гордость отца.

И через несколько недель, золотым утром, в сопровождении нескольких женщин мы отправились в путь.

* * *

Когда мы прибыли, Агамемнон нас ждал. Шел к нам неспешно, и лицо его было таким, какого я никогда прежде не видела. У него на лице, подумала я, скорбь, а также удивление и облегчение. Может, и еще что-то, но заметила я вот это. Скорбь, подумала я, потому что скучал он по нам, его давно не было, и он выдает замуж дочь; удивление – потому что слишком долго он нас представлял себе, и вот мы здесь, во плоти, наяву, восьмилетний Орест перерос любые отцовские грезы, а Ифигения, шестнадцати лет, расцвела. Облегчением он лучился, подумала я, потому что мы целы, он цел, и всем нам довелось побыть вместе. Когда подошел он обняться, я ощутила его страдальческое тепло, но, когда отстранился он и оглядел воинов, что явились с ним, я увидела в нем силу, силу вождя, готового к битве, ум увлечен стратегией, решениями. Агамемнон и его люди – образ чистой воли. Я вспомнила, как заворожила меня эта воля, когда мы сами женились, а в тот день образ воли сделался еще ярче.

И я увидела, что, в отличие от подобных ему, он был готов слушать, как и теперь, – или будет готов, когда мы уединимся.

И тут он подхватил на руки Ореста, рассмеялся и понес его к Ифигении.

Он был сплошь очарование, когда обратился к дочери. И будто чудо произошло, когда я на нее посмотрела: словно неведомая женщина нежданно явилась на землю, облеченная нежностью, смешанной с выдержкой, с отстраненностью от обыденного. Ее отец двинулся обнять ее, все еще держа на руках сына, и всем, кто желал бы знать, как выглядит любовь, всем, кто собирался в бой и стремился увидеть облик любви, взять его с собой как оберег и поддержку, был этот облик явлен – как нечто драгоценное, высеченное в камне: отец, сын, дочь, мать, все смотрят нежно, на отцовом лице томление самого таинства любви, его тепло, его чистота, и Агамемнон тихонько поставил сына рядом, чтобы заключить дочь в объятия.

Я это видела, я в этом не сомневаюсь. В те мгновения все это было.

Но было подделкой.

Впрочем, никто из нас, приехавших к войску, в тот миг не догадался о правде, хотя кое-кто из стоявших рядом – может, и большинство – наверняка знал. Но ни один не подал знака – ни единого знака.

Небо осталось синим, а в небе жаркое солнце, а боги – о да, боги! – в тот день, казалось, улыбались нашей семье, будущей невесте и ее младшему брату, мне и отцу невесты, что держал ее в объятиях любви, а позднее стоять ему, торжествуя, средь битвы, со своим победоносным войском. Да, боги в тот день улыбались, когда явились мы в полном неведении помочь Агамемнону претворить его замысел.

* * *

На следующий день после нашего приезда мой супруг явился рано – забрать Ореста, чтоб изготовили для него меч и легкий доспех: пусть выглядит как воитель. К Ифигении пришли женщины, и воцарилась суматоха и восторги – все восхищались одеждами, какие мы привезли с собой, – и питие прохладительного, и всякая возня с облачениями. Чуть погодя я встала между нашими покоями и кухнями – послушать праздную болтовню – и услыхала, как кто-то из женщин сказал, что несколько воинов переминаются рядом. Среди имен упомянули Ахилла.

Вот же странно, подумала я, что он так близко у наших покоев! А следом подумала: нет, не странно, он явился, чтоб хоть одним глазком поглядеть на Ифигению. Ну конечно, он бы пришел! Как, должно быть, не терпится ему увидеть ее!