Когда дыхание растворяется в воздухе. Иногда судьбе все равно, что ты врач - Пол Каланити

В отражении в настенном зеркале я увидел, как она забивает название болезни в Google.

– Это небольшой перелом участка кости, соединяющей два межпозвоночных сустава. Он случается у пяти процентов людей и является самой распространенной причиной боли в спине у молодых, – объяснил я.

– Хорошо, я назначу эту рентгенографию.

– Спасибо.

Почему я был таким авторитетным в хирургической форме, но таким слабым в халате пациента? Дело в том, что я знал о боли в спине куда больше того врача: половина моей учебы на нейрохирурга касалась заболеваний позвоночника. Но, возможно, спондилолистез был вероятнее? Он часто встречается у молодых людей. Рак позвоночника у тридцатипятилетнего? Вероятность не более одной десятитысячной (0,0001). Даже если бы рак встречался в сто раз чаще, то он все равно был бы менее распространенным, чем спондилолистез. Хотя, может, я просто успокаивал себя.

Рентгеновские снимки выглядели нормально. Мы списали симптомы на тяжелую работу и старение тела, и я вернулся к своим пациентам. Потеря веса замедлилась, и боль в спине стала терпимой. Пережить день мне помогала умеренная доза ибупрофена[10], и я успокаивал себя тем, что мне осталось не так уж и много этих выматывающих четырнадцатичасовых рабочих смен. Мой путь от студента медицинского университета до нейрохирурга-профессора практически завершился: после десяти лет беспрестанной учебы я был решительно настроен продержаться еще пятнадцать месяцев до конца резидентуры. Я заслужил уважение старших коллег, завоевал множество престижных государственных наград и занимался изучением предложений о работе от нескольких крупнейших университетов. Руководитель моей программы в Стэнфорде недавно усадил меня и сказал: «Пол, я думаю, что ты будешь кандидатом номер один, на какую бы работу ты ни претендовал. Просто прими к сведению, что в скором времени нам понадобится сотрудник вроде тебя. Ты не обязан сейчас ничего мне обещать, просто подумай об этом».

В тридцать шесть лет я достиг пика своей карьеры. Я видел Землю обетованную от Галаада до Иерихона и Средиземного моря. Я рисовал в воображении красивый катамаран, на котором мы с Люси и нашими будущими детьми катаемся по выходным. Мне казалось, что боль в спине отступит, как только напряжение на работе спадет. Я представлял, как наконец стану тем мужем, каким обещал быть.

Через несколько недель у меня начались приступы сильной боли в груди. Неужели я врезался во что-то на работе? Как-то сломал ребро? Иногда ночью я просыпался на насквозь мокрой от пота простыне. Вес снова стал снижаться, на этот раз еще стремительнее, упав с восьмидесяти до шестидесяти шести килограммов. У меня развился постоянный кашель. Никаких сомнений уже не оставалось. Одним субботним днем мы с Люси сидели на солнце в Долорес-парке в Сан-Франциско и ждали ее сестру. Люси взглянула на экран моего телефона и увидела результаты поиска по запросу «статистика заболеваемости раком у тридцати-сорокалетних».

– Что? – удивилась она. – Я и не думала, что тебя это беспокоит.

Я ничего не ответил. Не знал, что сказать.

– Ты ничего не хочешь со мной обсудить? – спросила Люси.

Она расстроилась, потому что переживала за меня. Она расстроилась, потому что я ничего с ней не обсуждал. Она расстроилась, потому что я обещал ей одну жизнь, а дал другую.

– Скажи, почему ты мне не доверяешь?

Я выключил телефон.

– Пойдем поедим мороженого, – ответил я.

Мы планировали провести следующие выходные у старых университетских приятелей в Нью-Йорке. Я надеялся, что хороший сон и несколько коктейлей помогут нам с Люси снова сблизиться.

Однако у Люси были свои планы.

– Я не поеду с тобой в Нью-Йорк, – объявила она за несколько дней до предполагаемого отправления. Она хотела неделю пожить одна. Ей требовалось время, чтобы понять, что делать с нашим браком. Она говорила спокойным голосом, что только усиливало головокружение, которое одолело меня в тот момент.

– Что? – сказал я. – Нет!

– Я очень люблю тебя, поэтому все так непросто, – ответила Люси. – Мне кажется, что мы по-разному видим наш брак. Такое чувство, что мы близки наполовину. Я не хочу узнавать о твоих тревогах случайно. Когда я говорю, что ты исключаешь меня из своей жизни, ты не видишь в этом проблемы. Мне нужно другое.

– Все будет хорошо, – попытался заверить ее я. – Как только я закончу резидентуру…

Неужели все правда было так плохо? Сложнейшая учеба на нейрохирурга, безусловно, негативно сказалась на нашем браке. Я слишком часто возвращался домой ночью, когда Люси уже спала, и просто падал на пол в гостиной, настолько изможденный, что мне даже не хватало сил добраться до постели. Слишком часто я уходил на работу еще до рассвета, пока жена спала. Но ведь это был пик нашей карьеры: большинство университетов хотели нас обоих: меня в качестве нейрохирурга, а Люси в качестве терапевта. Самое сложное осталось позади. Разве мы не обсуждали это десятки раз?

Неужели она не понимала, что это был худший момент для выяснения отношений? Разве она не знала, что мне остался только год резидентуры, что я любил ее, что мы были так близки к жизни, о которой всегда мечтали?

«Если бы дело было только в резидентуре, я бы смирилась, – сказала Люси. – Мы уже практически пережили ее. А если во всем виновата не резидентура? Ты правда думаешь, что все наладится, когда ты закончишь учебу?»

Я предложил отменить поездку, поговорить, сходить к семейному психологу, о котором Люси упоминала несколько месяцев назад. Но она оставалась непреклонна. Ей требовалось время, чтобы побыть одной. К тому моменту головокружение от неожиданных слов жены исчезло, сохранился только неприятный осадок в душе. Я согласился с ее решением. Если она хочет уйти, значит, наши отношения закончены. Если выяснится, что у меня действительно рак, я не скажу ей об этом. Пусть ничто не помешает ей жить той жизнью, которую она для себя выберет.

До отъезда в Нью-Йорк я заглянул к парочке врачей, чтобы больше узнать о самых распространенных видах рака у молодых. (Рак яичек? Нет. Меланома? Нет. Лейкемия? Нет.) На работе, как всегда, было напряженно. Вечер четверга плавно перетек в утро пятницы, так как я застрял в операционной на тридцать шесть часов подряд, проводя шунтирование сосудов головного мозга и спасая пациентов с гигантскими аневризмами[11] и артериовенозными мальформациями[12]. Я прошептал «спасибо» хирургу, который пришел меня подменить и дать мне несколько минут, чтобы я мог прислониться спиной к стене и облегчить боль. Возможность сходить на рентген у меня появилась только после окончания смены в больнице, перед тем как заехать домой, забрать вещи и отправиться в аэропорт. Я решил, что если у меня рак, то это может быть последняя встреча с друзьями, а если у меня рака нет, то и причины отменять поездку нет тоже.