Я буду рядом - Кун-Суук Шин

В тот день мы постарались осмотреть на острове как можно больше. Должно быть, тогда выдался очень дождливый сезон. Большинство людей расположились на пляже, и лишь немногие купались в море. И чем дальше мы отходили от причала, тем меньше людей встречали на своем пути. В воздухе пахло солью, а деревья, немного в стороне от пляжа, гнул сильный ветер. Мы стояли на пляже, обняв друг друга за плечи, а темно-красное солнце медленно погружалось в море. Через мгновение закат завершился – багровый солнечный шар растворился в океане. И мы вдруг почему-то помрачнели. Во время путешествия он все время пытался поговорить со мной, но теперь вдруг умолк. И я тоже молчала. И так мы молча шли по берегу, пока не набрели на мертвую чайку, выброшенную приливной волной.

– Птица! – пробормотала я, заметив ее на мокром песке.

Он принялся копать ямку, чтобы похоронить ее.

– Зачем ты это делаешь? Волна уже скоро смоет ее в море.

– Все равно.

Когда я вспоминаю эти слова, на моем лице появляется улыбка. Всегда он прочно ассоциируется у меня именно с этими словами. В любой ситуации он непременно восклицал: «Все равно, так будет лучше!» Он достал из сумки блокнот, вырвал листок, написал на нем: «Возродись вновь, милая птичка!» Затем обернул листком палку и воткнул ее в песок рядом с могилкой чайки. Я не могу вспомнить, ужинали ли мы вообще в тот вечер, и не помню, была ли голодна. Мы брели вперед, увязая в песке, пока остров не погрузился во тьму, а мы словно искали, где же заканчивается море. Тогда, возможно впервые в жизни, я увидела, как море становится чернильно-черным из-за подступающей ночной темноты. Черная вода заползала на песок, подбиралась к нашим ногам, а затем снова отступала.

– Чон… Юн! – Он вдруг громко произнес мое имя. Каждый раз, когда он произносил мое полное имя, это означало, что он думает о чем-то действительно очень важном.

– Что?

– Давай навсегда запомним этот день.

Так в чем дело? Навсегда запомним? Я разочарованно пробурчала себе под нос:

– Если не хочешь о чем-то забыть, нужно какое-нибудь напоминание.

В этот момент в темноте раздался шелест, и он вытащил из своей сумки довольно толстую тетрадь и сунул мне в руку.

– Я назвал это «Моя коричневая книга». Здесь я записывал разные мысли о происходящих в жизни событиях. Я хочу подарить ее тебе.

Он схватил меня за запястье и привлек к себе, повинуясь импульсу, я позволила ему обнять меня. Он прижал мою руку к своему паху и сказал:

– И это ты тоже можешь взять себе.

Его голос прозвучал так серьезно, что я не выдержала и расхохоталась. Одной рукой сжимая его тетрадь, а другой его пах, я вдруг ощутила странную глубокую печаль и прошептала ему на ухо:

– А может быть, у нас что-то больше этого? – Хотя я знала, что дальше этого пляжа мы никогда не сможем зайти.

Кто может предсказать наше несуществующее будущее?

Будущее обрушивается на нас и сметает все на своем пути. Единственное, что мы можем, – сохранить воспоминания и двигаться вперед, в новую эпоху. Память хранит лишь действительно для нас ценное. Образы в памяти смешиваются с настоящим, и нам вовсе не стоит задумываться – существовало ли на самом деле то, о чем помним мы. Когда кто-то чересчур настойчиво утверждает, что видел какое-то событие собственными глазами, я воспринимаю это как желание верить, что данное утверждение на самом деле единственно верное. При прямом столкновении с подобным несовершенством вы не можете не вздохнуть с облегчением. Тем более если это бесконечно повторяющееся воспоминание о чувстве часто охватывает вас не вовремя и не к месту. Я пытаюсь понять, почему нам так трудно было каждое утро открывать глаза навстречу новому дню, почему мы всегда боялись начала новых отношений и почему все-таки сумели пробиться через препятствия стены, чтобы найти друг друга?

Когда мне было двадцать, я каждое утро смотрела на университетские ворота и решала про себя, войти ли мне в них. Затем разворачивалась и спускалась с холма, на который только что поднялась. Даже теперь я не могу точно сказать, что же со мной было не так.

Тогда я жила в квартире кузины, недавно вышедшей замуж. За три месяца до двадцатилетия я вдруг принялась заслонять окно своей маленькой комнаты черным строительным картоном. Этот единственный кусок картона погружал комнату в ночную темноту даже днем. В темноте я включала свет и день и ночь напролет читала. Но это не означало, что со мной что-то не так. Если же мне не приходилось заниматься чем-то обязательным, то я просто не делала ничего. Я прочитала шесть томов по литературе, каждый том насчитывал более двадцати коротких рассказов, напечатанных иероглифами размером с кунжутное зернышко.

Однажды я выглянула в окно и увидела – на дворе снова март. Теперь я вспоминаю об этом, и мне кажется: с тех пор прошла целая жизнь. Только представьте: в счастливом доме двух новобрачных была комната, где день и ночь царила непроглядная черная мгла. Я вышла из этой комнаты, чтобы участвовать в праздничной церемонии поступления в университет. Впервые в жизни я оказалась совершенно свободной в этом огромном городе. А теперь профессор Юн в больнице, его оторванная от привычной реальности жизнь не имеет ко мне никакого отношения, а на другом конце телефонного провода молчит человек, которого я больше никогда не увижу. Но если когда-то давно я не познакомилась бы с ними, как бы я смогла полно и ярко прожить те дни?

Я смотрела на кружащиеся в воздухе густые снежные хлопья и пыталась собраться с мыслями. Я напомнила себе, что он позвонил спустя восемь лет лишь для того, чтобы сообщить, что профессор Юн при смерти.

– Продолжай убеждать себя… – пробормотала я себе под нос, такой намек самой себе. – Первое, что необходимо сделать, – это отправиться в больницу.

Понимает он это или нет, но все населяющие планету люди словно соприкасаются друг с другом, когда их пути пересекаются. Забытые, казалось, события всплывают урывками откуда-то из глубин памяти, подобно тому, как вы выдергиваете зеленый картофельный куст после дождя и из земли появляются клубни. Воспоминания обезоружили меня. Даже если бы я не стала вспоминать больше о нем, даже если бы мы никогда больше не увиделись, мысль «Мы хоть ненадолго, но все-таки пересеклись в этой жизни» принесла с собой печаль.

Я сжимала трубку, не в силах вымолвить ни слова после его известия о профессоре Юне. Он первый прервал затянувшееся молчание и вдруг спросил:

– Можно мне приехать?

– Сейчас?

Я считала, что между нами все давно кончено, но его вопрос прозвучал так естественно: «Можно мне приехать?» Сколько времени прошло с тех пор, как я в последний раз слышала эти слова? Когда мы еще были вместе, он постоянно спрашивал меня по телефону: «Можно мне приехать?» В то время он звонил мне из телефона-автомата, чтобы сказать, что он уже едет. Дождливые, ветреные, облачные и ясные дни слились воедино в его словах. Тогда мы оба с нетерпением ждали наших встреч, в любое время дня и ночи. Для него никогда не существовало поздно или рано, чтобы прийти ко мне, даже если час был более ранний, чем сейчас. Для меня тоже не было неудобного времени для встречи с ним. В то время мы всегда говорили друг другу: «Да, ты можешь прийти, когда пожелаешь». Каждый человек проживает жизнь по-своему, и дается эта жизнь всего лишь раз. Любой человек по-своему старается преуспеть в этой жизни, любит, страдает, теряет любимых, и так – до самого конца. И ни для кого нет исключений – ни для меня, ни для мужчины, который позвонил мне сегодня впервые за восемь лет, ни для профессора Юна, который в этот момент лежит в больнице. Один-единственный шанс. Это все, что у нас есть. Если бы было возможно изменить события нашей юности, то я не стояла бы здесь с телефонной трубкой в руке и не слушала бы его голос впервые за восемь лет.