Железные франки - Мария Шенбрунн-Амор

– Вы рождены под счастливой звездой: я не преподаю статистику. Я пишу бесконечную диссертацию о государствах крестоносцев и рассказываю о них первокурсникам.

Итамар изумленно покрутил головой:

– Диссертация – это круто. Но почему крестоносцы? Кому они сегодня интересны?

– Мне, израильтянке. У меня к ним интерес второй жены к первой. В двенадцатом веке именно рыцари были «солью земли», – сурово пояснила Ника и решительно попыталась отхлебнуть из уже пустого стаканчика.

– Правда? – Парень озадачился. – Вроде эти крестоносцы были жуткими сволочами, нет?

Ну что ж, неприязнь израильского офицера к крестоносцам была понятна, от многих деяний франков у израильтян на зубах оскомина.

– Во-первых, они убивали и жгли евреев, – заявил он с апломбом человека, вынесшего самое главное из курса школьной истории, – а во‑вторых, они умудрились потерпеть полный разгром, и мусульмане навеки изгнали их отсюда! А это неприятный прецедент.

Ника аккуратно складывала свою салфетку в крошечный квадратик и смутилась, заметив, что Итамар с любопытством следит за ее занятием. Спохватилась, зачем-то деловито расправила салфетку, вскинула на плечо ремень сумки.

– В двух словах не расскажешь. Спасибо за какао. Мне правда пора.

Будущий генерал залился краской, вскочил и взмолился:

– Ника, я что-то не то ляпнул, да? Простите! Пожалуйста, позвольте ждать вас после лекции! – Она колебалась, и он продолжал скороговоркой: – Я ведь не просто так спрашиваю, я внезапно прозрел, клянусь! А тут еще эти исламские фанатики головы отрубают! Я только сейчас сообразил, как все это ужасно поучительно, в смысле – крестоносцы, не фанатики…

Она мешкала, не уходила. Он, конечно, знал, до чего он милый, и бесстыже пускал в ход это неконвенциональное оружие. Его голос зазвенел шутовским пафосом, в золотистых глазах заиграли чертики:

– Армия обороны Израиля обязана избежать допущенных крестоносцами стратегических и тактических провалов. Вам придется поведать мне об этих ребятах во всех подробностях!

Ей бы отослать любознательного Ахилла в книжный отдел университетского «Академона» к мудрым книгам, написанным о подвигах и поражениях этих отчаянных рыцарей, а не терять напрочь собственную голову.

Я взглянул, и вот, конь белый, и на нем всадник,

имеющий лук, и дан был ему венец;

и вышел он как победоносный,

и чтобы победить.

………………………

И вышел другой конь, рыжий;

и сидящему на нем дано взять мир с земли,

и чтобы убивали друг друга;

и дан ему большой меч.

Откровение Иоанна Богослова

Мамушка Грануш уверяла, что своеволие доведет Констанцию до несчастья. Но если бы маленькая княгиня не залезала на подоконник высокого окна замка и не высовывалась наружу, она никогда бы не увидела, как во двор замка въехала ее судьба. Правда, это ничего не изменило бы. Судьба явилась переодетой, и девятилетняя девочка не узнала ее. А к тому же все решения за Констанцию принимали ее мать, дама Алиса, и крестный, антиохийский патриарх Радульф.

Дама Беатрис постоянно грозилась, что Констанция вывалится из окна и убьется о далекие каменные плиты внутреннего двора, и тогда ей непременно влетит, но единственное оставшееся развлечение – молитвы, а надо же иногда и Констанции, и Господу Богу отдохнуть от них, особенно когда шум во дворе предвещал прибытие важных лиц.

Караульные опустили подъемный мост и торопливо распахнули тяжелые ворота цитадели, но после всех этих усилий во двор въехали всего-навсего два путника в грязных, потрепанных плащах. К ним подскочили слуги и оруженосцы, один из приезжих откинул капюшон, встряхнул длинными золотыми прядями, ловко соскочил с лошади, не глядя бросил поводья охране и решительным шагом направился к входу в замок. Высоченный, широкоплечий, он совсем не был похож на обычного паломника, да и торговые люди не держат себя так независимо и уверенно. Проходя по двору, мужчина поднял голову, встретился глазами с вывесившейся из окна девочкой, улыбнулся ей и подмигнул. Констанция засмущалась – ничего хорошего не выходило из того, что ее замечали. Поспешно спрыгнула с подоконника, и вовремя – в комнату, переваливаясь, вплыла Грануш, нянька с очень любящим сердцем и очень вспыльчивым нравом.

– Ну, неслух, вывалишься, не жалуйся мне тогда! – Грануш, пыхтя, полетела через опочивальню, бока заколыхались, коротенькие ручки отчаянно замахали, а такой сердитый взгляд мог бы удержать девочку даже в падении. Набросилась на свою воспитанницу, отряхнула ее, ощупала, запричитала, словно Констанцию уже и впрямь приходится собирать по кусочкам: – Анушикс, жизнь моя… – Убедилась, что дитя цело и невредимо, и с облегчением заворчала: – Да что же это за упрямство? Что же тебя к окну-то так тянет, несчастье мое? Хочешь грохнуться, да?!

От Грануш всегда душисто пахло шалфеем и лавандой, прикосновение ласковых рук утешало, а армянское брюзжание доказывало, что мир по-прежнему покоится на Божьей благодати и на любви преданной няньки. С тех пор как Алиса Иерусалимская – мать Констанции, вдова трагически погибшего шесть лет назад Боэмунда II Антиохийского, самовольно вернулась из приморской Латтакии в Антиохию и объявила себя правительницей княжества, челядь и придворные перестали обращать внимание на девочку, и только татик Грануш, которой никто не указ, любила свою лишенную престола звездочку с прежней силой, а следила за ней еще строже.

– Татик-джан, кто эти люди? – Когда дама Беатрис не слышала, можно было говорить по-армянски. – Почему торговых людей впустили через главные ворота?

– Какие же это торговцы, пупуш?! Это Раймонд де Пуатье, один из самых знатных рыцарей Европы. Он обрядился купцом, чтобы добраться до Антиохии незамеченным.

Мамушка Грануш, тихая, незаметная, никогда ни во что не встревала, слова лишнего не говорила, внимания ни на кого не обращала, семенила бочком по коридорам и переходам замка в глухом одеянии, из головного платка-лачака выглядывал только решительный носик, упакованный в полные белые щеки, живые, черные, любопытные глазки всегда опущены долу. При этом ей неизменно оказывалось ведомо всё, что происходит в Антиохии. Она была чуточку колдунья, хотя нет, конечно, мамушка – хорошая христианка, даром что армянка. Грануш – просто добрая волшебница. Вот только вчера, укладывая Констанцию спать, наклонилась к ее уху и таинственно прошептала:

– Анушикс, сладенькая моя, ты секреты умеешь хранить?

Констанция завороженно кивнула.

– Ты знаешь, что ты не простая девочка?

– Какой же это секрет, – разочарованно протянула Констанция. Похоже, они с няней единственные, кто еще не забыл, что она княгиня Антиохийская, дочь и внучка знаменитых героев. – Конечно, знаю. – И повелительно приказала: – Татик-джан, оставь светильник.