С носом - Микко Римминен

— Ооокей, — сказала та, что ближе, растягивая слово, как жвачку.

— По правде сказать, — начала я, потому что мне вдруг показалось, что я была какой-то неприветливой и грубой. Но дальше ничего не придумалось. Через пару длинных-предлинных секунд я вынуждена была продолжить: — По правде сказать, у меня как бы неполный рабочий день.

— Да это же просто супер, — сказала та, что сидела на другом краю, голосом, в котором чувствовалось неподдельное восхищение. Обе заулыбались.

Они все сидели и улыбались, а я почему-то начала раздражаться. Я полезла в сумку и с нарочитым рвением и шуршанием стала теребить скользкий пакет с куриной печенью, нащупывать бумажник, телефон, календарь, а потом вытаскивать бумаги по нескольку сразу, прижимать их к груди и судорожно перелистывать, я их распечатала целую пачку пару дней назад. Наморщила лоб, стараясь сделать озабоченный вид. Послюнявила пальцы и вытащила новую страницу поверх остальных, потом глянула на соседок по скамейке и даже улыбнулась; они обе кивнули, синхронно, словно кто-то дернул их за веревочку.

Они тут же все поняли: важные бумаги, настоящая работа. Просто супер.

Я продолжала шуршать. Рядом вновь зажурчало увлеченное, слегка гнусавое перешептывание. Ветер гонял под ногами мусор, где-то высоко в районе Каллио взвизгнула пожарная машина и унеслась с причитаниями вдаль. На террасе ресторана «Юттутупа» продолжалось лето, какой-то пьянчужка завывал свою пьяную серенаду, перемежая ее непристойными словами. Где-то сзади, на проезжей части, мужской голос пожелал кому-то счастливо оставаться, подытожив свои слова громким хлопком двери автомобиля.

Вскоре я ничего уже не слышала. Смотрела на бумажки, яростно перелистывая страницы туда-сюда. Неприятная досада потекла от груди к пальцам всех четырех конечностей, как будто сердце перекачивало не кровь, а холодный, как лед, бензин.

Только сейчас я наконец осознала, какие беспорядочные вопросы задавала Ирье. В первую очередь касались они домашнего хозяйства, так оно, конечно, было привычнее начинать, но были и непонятно откуда взявшиеся, такие, как: едите ли вы йогурт? или: сколько раз в неделю вы ходите в сауну? ведь понятно же, что она один раз ходит, в неделю, Ирья, как и большинство людей, наверное. Но теперь я взглянула на эти вопросы другими глазами, и они казались не такими уж неубедительными. Услугами скольких телефонных операторов пользуются члены вашей семьи? Кто в вашей семье отвечает за приобретение чистящих средств? Где вы предпочитаете совершать покупки, в ближайшем магазине или в супермаркете? Если вы выберете при ответе несколько вариантов, это даже предпочтительно.

В конце концов за все предыдущие вопросы стало стыдно. В голове что-то явно перегрелось. И когда рядом послышался шелест удаляющейся ткани и позвякивание дешевой бижутерии, и еще что-то вроде «до свиданья» и «всего хорошего», я смогла ответить разве что только рассеянным и едва заметным кивком, невнятным горловым скрипом и попыткой улыбнуться — при этом улыбка напомнила, скорее, тот шокирующий оскал, который обычно демонстрируют все американцы, попадая в объектив фотоаппарата. Их, наверное, уже в детском саду учат скалить зубы напоказ, когда фотографируют.

Когда девицы скрылись из виду где-то за кустами, я засунула распечатки обратно в сумку и стала смотреть на неподвижное дно залива, на которое вскоре откуда-то сверху упала порция чайкиного помета. Медленно растворяясь в воде, он напоминал разбитое куриное яйцо, растекающееся по сковородке.

* * *

В автобусе села на свободное место у окна, прижала сумку к груди и как бы даже приобняла. Через пять секунд рядом плюхнулась весьма внушительных размеров дама, у которой сумка была больше, чем у меня, но держала она ее точно так же, как я. Локоть дамы уперся мне в ребро, а ведь там у меня никаких смягчающих прослоек.

У водителей была пересменка. Автобус сотрясался от работающего двигателя, и эта тряска привела к тому, что из всех частей тела, которые могут зудеть, у меня вдруг нестерпимо зачесался лоб. Но я сдерживалась. Водители все еще энергично обменивались словами и жестами, стоя на краю остановки, оба они были иностранцы, или, вернее сказать, — инофинны, так их теперь, кажется, следует называть, в любом случае оба из разных стран. Тот, что собирался уходить, был, скорее всего, турком, а тот, что выходил на рейс, — сомалийцем. Они никак не могли наговориться. На площади оранжевая поливальная машина намывала мостовую упругими водяными столбами, разгоняя как всякий мусор, человеческий и бумажный, так и голубей.

Водители наговорились вдоволь, обнялись на прощание и похлопали друг друга по спине. Я поджала губы, достала из сумки мобильный телефон и стала хаотично нажимать разные кнопки. Когда экран стал черным от непонятного скопления случайных знаков, мне надоело, и я закинула телефон обратно в сумку.

По улице Хямеентие ехали медленно и рывками, словно с одышкой. Люди тащили разноцветные пакеты. Перед магазином азиатских товаров пышная женщина в платке качала коляску. Еще трое карапузов, едва научившихся ходить, были привязаны к ней с помощью какого-то мудреного приспособления из трех ремней, где каждый ребенок крутился, как ему хотелось, в своей петле, не доставляя особых хлопот остальным и не рискуя угодить под машину. Перед зданием Службы занятости на улице Хаапаниеменкату стояли три пожарные машины и толпа зевак, но больше ничего разглядеть не удалось, автобус как раз прибавил ходу.

Потом был район Курви, спешное перемещение от светофора к светофору, тупое стояние праздной толпы посреди дороги, потом район Валлила и церковь Святого Павла, тянущаяся к небу из моря огненных кленов, потом Кумпула и Коскела. В начале Лахтинского шоссе я снова достала из сумки распечатки, надо было хоть что-то сделать с этим упирающимся мне в ребра чужим локтем. Не то чтобы я таким образом пыталась избежать человеческих прикосновений или что-то вроде того, мне уже просто стало больно.

— Простите, — пробормотала я, отодвигая вражескую конечность на ее половину и раскладывая на коленях бумаги. Соседка ничего не сказала, лишь улыбнулась. Я в ответ тоже улыбнулась и принялась изучать ответы Ирьи. Я перенесла их в компьютер, поскольку понять, что я там нацарапала в календаре как курица лапой, через некоторое время было бы даже мне не под силу. В таких вот простых бытовых вещах за ответами виден человек; суть его, конечно, не изменится, пользуйся он «Ветексом» или «Вильдом» для удаления с пола следов клюквенного соуса и кошачьей мочи, но выглядели они теперь гораздо более внушительно, эти распечатки, на первой странице значились адрес и телефон опрашиваемого, выискала в интернете — пригодился ведь и он, а думала сначала, что совсем бесполезная штука, не то чтобы я совсем упиралась и была категорически против, но это ведь, в сущности, самое одинокое место на свете — этот электроинтернет, как говорит мой сын, пожалуй, никогда прежде человечеству не удавалось вместить так много одиночества в такое маленькое пространство.

Вот об этом, собственно, я и размышляла, сидя в автобусе, а еще думала, кому же я это все про себя тут объясняю, о чем эта лекция и вообще. Снаружи пестрыми полосами проносилась осень, внутри в автобусе чихали, зевали, тихо беседовали или орали в телефон. Я потянулась, насколько это было возможно под гнетом моей обширной соседки, прислонила висок к прохладному окну и дала своей голове, так сказать, немного пошуметь.