Советник президента - Владимир Алексеевич Колганов

Булгаков одевался, когда ходил на приём к американскому послу. Вот и теперь он постарался не ударить в грязь лицом, однако Люся не хотела отпускать одного, и пришлось долго и нудно объяснять, оправдываться, что не к любовнице собрался, а по важному делу, мол, не исключено, что от этого визита зависит и его личная судьба, и судьба России. Кто знает, возможно, он был недалёк от истины.

Из Нащокинского до Чистого переулка пешком не более пятнадцати минут, если идти быстрым шагом – всё лучше, чем тащиться на Большую Садовую, в дом Пигита. К счастью, новоявленного Воланда не устроил прежний адрес штаб-квартиры, хотя не исключено, что всё совсем не так, и этот иностранец не имеет никакого отношения к потусторонним силам. И вот Михаил Афанасьевич стоит перед тем самым домом, где он не раз бывал, где был любим и где его любили. Ну а потом всё кончилось, потому что к власти пришли большевики. Сейчас не хотелось об этом вспоминать, хотя было бы занятно, если бы иностранец обосновался в той самой квартире на втором этаже… Но нет, пришлось подняться этажом выше – там на массивной дубовой двери с номером 31 красовалась медная табличка, где значилось: проф. Д.А. Бурмин.

«До чего ж у него всё сложно! То оказывается матросом, то иностранцем, а теперь вот – известный всей Москве врач-терапевт. Как-то несолидно для Воланда – скорее уж, глубоко законспирированный вражеский агент». Остановившись на этой версии, Булгаков нажал на кнопку дверного звонка.

Прошло, наверное, несколько минут, в течение которых в голове Булгакова одно за другим возникали кошмарные предположения, вплоть до того, что это провокация НКВД, на которую он по наивности поддался. Однако уже поздно было отступать, даже несмотря на то, что, так и не успев дописать роман, можно оказаться в Матросской тишине или в Лефортово. Но вот, наконец-то, дверь открылась, и перед ним возникла, заслоняя по ширине весь дверной проём, по виду, деревенская баба, однако в зелёном облегающем трико. Чем-то она напоминала только что вылезшее из болота земноводное. Булгакову даже захотелось повернуть назад, однако не потому, что чего-то испугался – его вдруг ошарашила мысль, что если уж его Гела превратилась в это чудище, вряд ли стоит ожидать чего-то позитивного от предстоящей встречи.

И словно подтверждая эту мысль, в щель между дверным косяком и зелёным трико просунулся некто – весь в чёрном и с козлиной бородой:

– Свят, свят! Никак дьявольское отродье к нам пожаловало, прости Господи! – и, притопнув ножкой, взвизгнул: – Не пущать!

– Не встревай, Моня! Я сама с ним разберусь, – отмахнулось «земноводное», не отрывая цепкого взгляда от лица Булгакова. – Вы, гражданин, записались на приём?

– Нет, но…

– Тогда подайте заявление в установленной форме. Мы внимательно его рассмотрим и направим в профильное ведомство. А через месяц получите…

– Отлуп! – гаркнул Моня и заржал.

– Послушайте! Но он сказал, что я могу… – попробовал возразить Булгаков.

– Гражданин! Всё, что вы можете, это решаем мы.

– И давайте не будем! – поддакнул тот, что с бородой. – Не советую нарушать общественный порядок…

– Да-да, пройдите, гражданин!

Тётка уже закрывала дверь, но тут из глубины квартиры раздался чей-то строгий голос:

– Галина! Кого ещё там принесло?

Вслед за этим зелёное трико куда-то испарилось, и в проёме двери возник тот самый, то ли личный секретарь, то ли охранник, который вместе с иностранцем катался на трамвае. Здесь можно было разглядеть его во всей красе: глаза чуть навыкате, шатен, над верхней губой что-то похожее на усы… Жаль, что не щёточкой – ему бы это больше подошло. На этот раз он был в цивильном сюртуке, едва прикрывавшем волосатую грудь, а бриджам предпочёл семейные трусы.

– Здрасьте, здрасьте! – приветливо осклабилось знакомое лицо. – А мы вас заждались. Я вот даже успел вздремнуть, поскольку, знаете ли, все эти поездки, перелёты отнимают много сил. Да вы проходите, он вас сразу примет.

Подумалось, а не стоит ли повернуть назад? Не дай бог, если иностранец надумает выйти к нему в одних кальсонах. Кто знает, может быть, здесь принято так встречать гостей.

Но вот Михаил Афанасьевич уже в гостиной, и не успел он оглядеться по сторонам, как где-то за стеной торопливо вдарили куранты, и точно с двенадцатым ударом дверь, видимо, ведущая в кабинет, распахнулась настежь, а затем в комнату, на ходу делая отмашку левою рукой, вошёл тот самый матрос, на поверку оказавшийся почему-то иностранцем. Надо признать, что в чёрном костюме английского покроя он смотрелся ничуть не хуже, чем в бушлате.

– Добро пожаловать! Очень рад! Как добрались, не заплутали?

– Благодарю, – вежливо ответил Булгаков. – Я ведь здесь уже бывал, правда, в квартире ниже этажом.

– Да-да, мне рассказывали… Там жил какой-то князь, а вы вроде бы ухаживали за его женой. А после октября семнадцатого они всей семьёй бежали за границу. Или всё это неправда?

«От него ничего не скроешь, – мысленно обругал себя Булгаков за то, что лишнего наговорил. – Теперь понятно, зачем он выбрал этот дом. Видимо, полагает, что здесь меня можно брать голыми руками». И потому ответил кратко, ничего не объясняя:

– Увы, это грустная история. Как говорится, дела давно минувших дней.

– Ну, в жизни всякое бывает, – согласился иностранец, – и далеко не всегда нам удаётся должным образом распорядиться своими чувствами и мыслями… Да вы присаживайтесь, чувствуйте себя как дома, – и указал на одно из двух кресел, стоявших у стены.

«Легко сказать – как дома! Но можно ли так чувствовать себя, если не знаешь, чем это рандеву закончится? Тем более что неизвестно, кто здесь гость, кто квартирант, а кто хозяин, не говоря уже о тех субъектах, что поначалу встретили у входной двери». Так размышлял Булгаков, усаживаясь в кресло. Понятно, что единственный выход из подобной ситуации – поставить вопрос, что называется, ребром:

– Позвольте спросить, как мне теперь вас называть? То вы матрос, то заезжий иностранец, а теперь, судя по табличке на двери…

– Ах, вы об этом, – усмехнулся иностранец. – Так ведь Бурмину выпала горящая путёвка в Кисловодск. Пусть попьёт водички, подлечится, пока мы с вами разговариваем. А то ведь, если ненароком донесёт о нашей встрече, потом хлопот не оберёшься.

– Это исключено, – уверенно возразил Булгаков. – Врач, давший клятву Гиппократа, не способен на такую подлость.

– Как бы не так! Я по секрету вам скажу, что через год в Москве будет проходить судебный процесс против нескольких врачей. Якобы преступная группа во главе с профессором Плетнёвым свела в могилу товарищей Менжинского, Куйбышева и даже Максима