Мафиози и его Одержимость. Часть 2 - Джеймс Лайла

— Когда случается что-то плохое, твое сердце спорит с тобой и твой мозг оказывается в беспорядке. Сначала я растерялась. Думала, что это всего лишь сон и я проснусь, и все это исчезнет, — продолжала Ирина, ее слабый голос звучал далеко сквозь рев в моих ушах. — Мне повезло, что мне было двенадцать. По крайней мере, я понимала, что происходит. Не всё, но большую часть. Я знала, что происходит что-то плохое. Я знала, что будет больно. Я была к этому готова. Я поняла, что моя жизнь закончилась в тот момент, когда меня накачали наркотиками и завязали глаза в первый раз.

Она снова подняла голову, и я увидел слезы в ее глазах. На ее лице не было никаких эмоций, но слезы, стоявшие в глазах, выдавали ее.

— А как насчет тех, кто еще дети? Кому всего семь лет? — пробормотала она. По ее щеке скатилась слеза. — Они ничего не знали и не понимали. Они прошли путь от безопасности до того, чтобы быть брошенными в логово Вора в Законе. На арену, на которой они никогда не выживут. Они взывают о помощи. Кричат громко, чтобы их мама и папа спасли их. Они умоляют и плачут. Никто не пришел на помощь, Константин. Маленькие девочки и мальчики. Никто не слышал их криков.

Еще одна слеза скатилась по ее щеке, и она подавила рыдание. — Ты можешь видеть, как им больно. Как они истекают кровью. Потом они не могут ходить. Их маленькие ножки дрожат, и они падают.

Подняв руку ладонями вверх, она показала мне свои дрожащие руки. — Я держала одного из них на руках. Я крепко обняла его и сказала, что все будет хорошо. Пока он не испустил последний вздох. Он не выжил в Игре. Я все еще могу слышать запах его крови, Константин.

Я поднес кулак к губам, сдерживая яростный рев. Ее слова причинили боль моей душе.

— Нас сажают в клетки, заковывают в кандалы, а потом выставляют напоказ. Нас используют на глазах у других — у нас отнимают всю невинность, выставляют на всеобщее обозрение.

В отчаянии схватившись за волосы, я закрыл глаза. Меня тошнило, и отчаяние наполняло меня до тех пор, пока мое тело не стало холодным и дрожащим от ярости.

Чертов Вор в Законе.

Я не был ни святым, ни спасителем, ни ангелом. Небеса давно отвернулись от меня, а Ад, наверное, боялся меня. Я вошел в тень к Дьяволу. Я убивал, чтобы заработать на жизнь. Я дышал жизнью подземного мира, я жил жизнью преступления и зла, и я был порочен до мозга костей.

Я сделал слишком много плохого дерьма, чтобы когда-либо быть прощенным за них, но насиловать детей? Отнимать их жизни и невинность самым жестоким способом…

Я не был святым, но эти ублюдки не заслуживали того, чтобы жить.

Ублюдки. Гнев накатывал на меня, как разбивающиеся волны.

Ирина подавила крик боли. — Мне было двенадцать, когда меня купили в первый раз. Пятнадцать, со вторым покупателем. А потом семнадцать, когда Валентин увидел меня и купил. Он мой третий покупатель, а мне сейчас двадцать один. Я должна быть уже мертва или выброшена — может быть, он скоро продаст меня, найдя новую плоть, чтобы заклеймить. Я слишком стара для Вора В Законе. Я просто жду своих последних минут, но Валентин, кажется, не хочет меня отпускать. Он заклеймил меня. Снова.

Я резко открыл глаза и увидел, как она поворачивается ко мне спиной. Я подошел ближе, и она отодвинула свои остриженные волосы в сторону. И вот оно.

Клеймо. Оно выглядело свежим и жестоким. Кожа была помечена и обожжена. По его виду я понял, что оно сделано от тяжелого клеймящего железа.

Я поморщился от этого зрелища, почти чувствуя боль, которую они, должно быть, испытали, имея на своей коже такое клеймо.

— Я никогда этого не видел. Почему я никогда не видел его на тебе? — прошептал я, проводя пальцем по приподнятой, покрытой шрамами коже.

Она отпрянула и повернулась ко мне лицом. — Ты никогда не обращал на меня внимания. Ты никогда меня не видел. Во всяком случае, она выцвела. Прошли годы с тех пор, как они заклеймили меня. Но две недели назад Валентин снова сделал это. Он хотел, чтобы его метка была видна всем.

Ее слова были выстрелом в мое сердце. Она была права. Я никогда не видел правды, потому что никогда не видел ее. Я никогда не смотрел внимательно, чтобы увидеть, что внутри. Ее страдания. Мучения, которые она пережила.

— Когда ты жил в этом поместье, Валентин не так часто навещал меня. Наверное, его внимание было приковано к кому-то другому. Я была свободна на самое малое время. На мне не было ни кандалов, ни ошейника. Вот почему ты никогда этого не замечал — реальность за маской, — пробормотала Ирина. — Я увидела тебя и подумала, что, может быть, только может быть, я почувствую нежные прикосновения. В кои-то веки.

— Я использовал тебя. Так же, как и Валентин, — прохрипел я сквозь тяжелый комок в горле.

На это, Ирина улыбнулась и покачала головой. Ее крошечная рука обвилась вокруг моей, и она сжала её. — После долгой жизни в этом мире я могу отличить хорошего человека от плохого. Я могу сказать, чье сердце порочно, а чье — просто тьма.

Я могу сказать, чье сердце порочно, а чье-просто тьма.

Могучие слова, способные поставить на колени любого мафиози.

Но она ошибалась.

Я был одновременно порочным и тьмой. Я был в полном дерьме. Если бы она только знала…

— Ты неплохой человек, Виктор. Вот почему я позволила тебе прикасаться ко мне. На краткий миг, даже если это была не самая лучшая фантазия, я все равно почувствовала нежное прикосновение. Я знаю, что ты касался не меня. Я знаю, что ты думал о ком-то другом, когда мы были вместе. Я знаю, ты хотел бы, чтобы я была кем-то другим, но я позволила себе поверить на мгновение.

— Как же я этого не заметил? Как я мог не знать? Я, блядь, должен был догадаться! Я зарычал, прежде чем вырваться и яростно ударить кулаком в стену. Я посмотрел на разорванную кожу на костяшках пальцев. Я не замечал боли, все было таким чертовски онемевшим.

— Ты был ослеплен миром, в котором жил, — ее кандалы загремели позади меня, когда она подошла ближе. — Но теперь ты видишь правду. Что ты собираешься делать?

Я повернулся к ней лицом, стиснув зубы и сжав их вместе, изнывая от желания дать волю своей ярости. — Я покончу с этим. И я собираюсь забрать тебя отсюда.

Глаза Ирины расширились, и она сделала шаг назад, качая головой. — Ты не можешь. Тебя просто убьют. Нас всех убьют. И Валери будет больно.

Я замер, мой желудок скрутило от ее слов. — Что ты сказала? — спросил я сквозь стиснутые зубы.

Ирина снова и снова качала головой. Ее слова были пронизаны отчаянием и паникой, когда она заговорила. — Валери. Мой подруга. Жена Валентина. Мы его любимицы. Если Валентин уделяет мне всё своё внимание прямо сейчас, это значит Валери остается одна. Я знаю, что это так. Либо я, либо она. Я могу забрать ее боль, если Валентин будет продолжать сосредотачиваться на мне.

Ирина и Валери.

Сестры, не по крови, а по выбору.