Можно тебя навсегда - Наталия Романова

     Почему он не уехал в гостиницу из душившей его квартиры, где каждый сантиметр выворачивал душу наизнанку, делая из сердца отбивную, сейчас Богдан не понимал. Грёбаный ад! У него есть деньги на гостиницу, он мог свалить на родительскую дачу, квартиру бабушки по материнской линии, мог, в конце концов, остаться в доме детства, но он оказался в неустроенной трёшке, наедине с чужой беременной женщиной.

    Ёлка трубку сняла сразу, словно готовилась к звонку, и начала с коронного: «Не начинай только!». Девчонке деньги нужны, рожать через четыре месяца. Родители в Подмосковье, в контрах с дочерью – кому понравится, что девица без мужа рожает.

    Квартира Жене от бабушки досталась, вот Ёлка и предложила сдавать комнату, пока ребёнок не родится, сама пожила из дружеского участия, только у Ермолаевой личная жизнь «и вообще». Кого попало не пустишь, Богдан отлично подвернулся под руку.

     – Тебе всё равно на четыре месяца только. Всё отлично складывается. Прямо в тютельку утрамбовывается. И вообще, от конторы твоего отца семь минут пешком. На бензине сэкономишь.

    – Я, по-твоему, нуждаюсь в том, чтобы экономить на бензине?

     – В экономии нуждаются все, даже ты, а особенно Женя. Будь человеком, поживи четыре месяца! Реально, кому она сдаст? Вдруг маньяк, псих, туберкулёзник! Что тебя останавливает?

      –  С какой радости я о какой-то Жене думать должен, Ёлка?

      – Ни с какой. Из человеколюбия! Что такого-то? Она тихая, мышь не обидит! Бабу приведёшь – слова не скажет.

      – Ермолаева…

     – Богдан!

     – Вот сука!

      – Спасибо, спасибо, спасибо!!! Я что угодно для тебя сделаю! Хочешь, прямо сейчас сделаю?!

      – Не нуждаюсь, – прорычал он в трубку, открыл машину и отправился по делам.

      Вот же грёбаный ад…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

     Ужинал у родителей, всё ещё живущих под одной крышей. В честь приезда блудного сына мать устроила показное торжество, созвав многочисленных родственников и друзей. Никто, по большому счёту, никого не желал видеть. Собрались ради Богдана, и от того было ещё паршивей. Натянутые улыбки, дружеское похлопывание по плечу: «Рад видеть, бро», опущенные глаза вкупе с любопытными взглядами. Чужая трагедия порождает нездоровое любопытство. Богдан знал это наверняка.

     Если с липкими взорами, оставляющими склизкий след на собственном теле, Богдан смирился, принял безоговорочно, как часть расплаты за вину, то ситуация в родительской семье выбивала почву из-под ног. Собственно, эта ситуация и была причиной, по которой Богдану пришлось возвращаться в Москву и снова окунаться в ненавистные ему будни.

     После почти сорока лет совместной жизни родители разводились. Уму непостижимо! Театр абсурда!

    Шестидесятилетний бывший партфункционер, ныне ресторатор средней руки, твёрдо стоящий на ногах, Усманов Павел Петрович – отец Богдана, – уходил из семьи по банальной до зубного скрежета причине – молодая любовница. Моложе двух старших детей. Чем привлекла стареющего, лысеющего и расползающегося в животе двадцативосьмилетняя обладательница силиконовой груди, догадаться несложно, несмотря на горячие уверения отца в последней любви и искренних чувствах Танюши.

     Супруга Усманова, Валентина Эдуардовна, тяжело переживала взбрык муженька, а ещё больше – за собственное финансовое состояние и благополучие своих детей. Прихоть старого сластолюбца рано или поздно сойдёт на нет, а вот с Танюши станется родить ребёнка, законного наследника бизнеса Усманова, движимого и недвижимого имущества. И вот это не вписывалось в представление Валентины Эдуардовны о справедливости.

     За годы брака Усмановых появилось трое детей. Старшая Вика, выскочившая замуж «по залёту» за хиленького предпринимателя, добившегося относительного успеха исключительно благодаря тестю, владелица нескольких салонов красоты, не приносящих серьёзных доходов. Вика по образованию и призванию была художницей, закончила Суриковское училище, но карьеры не сделала, предпочтя материальные блага служению музам.

     Всеми любимая младшая Маришка, которую в расчёт-то брать смешно. Девятнадцатилетняя студентка второго курса иняза, избалованная, изнеженная, инфантильная домашняя девчонка, чьи проблемы начинались цветом маникюра, а заканчивались формой бровей.

     И тридцатипятилетний Богдан, собственной персоной. Единственный отпрыск Валентины Эдуардовны из троих, способный принимать решения, адекватно мыслить, обуздать свалившиеся на головы Усмановых проблемы.

    Валентина Эдуардовна, несмотря на то, что находилась в статусе домохозяйки, была женщиной неглупой, и постелила соломки на подобный случай ещё пару десятилетий тому назад, оформив большую часть недвижимости и половину бизнеса на себя. Казалось бы, проблема решена до появления, только закон в стране «что дышло, куда повернёшь, туда и вышло», а повернуть обманутой жене нужно в полное и безоговорочное владение всем, что нажили Усмановы почти за сорок лет.

     Павел Петрович не отставал, тянул одеяло на себя, находясь в глухом военном положении не только с почти бывшей женой, но и детьми, дойдя до абсурда – проживая в одной квартире с супругой. Танюшку, понятно, половина имущества не устраивала, Павел пытался отстоять свои шестнадцать аршин.

     За всем этим абсурдом наблюдали родственники и друзья, поделившиеся на противоборствующие кланы, вспоминающие обиды десяти, двадцати, а то и пятидесятилетней давности.

     У матери был простой в своей гениальности план. Богдан выкупает причитающуюся отцу часть бизнеса, всё остаётся в руках Валентины Эдуардовны – вернее, Богдана. Заодно он выползет, наконец, из своего добровольного заточения в Тьмутаракани, бросит дурить, займётся делом, приносящим ощутимый доход.

    Посчитав стоимость активов, Богдан пришёл к выводу, что выкупить половину бизнеса отца он может, вот только ему не нужна ни эта половина, ни вытекающие отсюда обязательства.

    Оставалась надежда на добрую волю с обеих сторон почти бывших супругов или на примирение, что тоже не исключалось. Танюша не первая «последняя любовь» Павла Петровича, а если фармацевтическая промышленность позволит – не последняя.