Другая сторона - Дмитрий Геннадьевич Колодан

Наткет дождался писка и затараторил:

— Корнелий, это Наткет. Я немного задерживаюсь: меня окружили драконы и демоны. И скелеты, — добавил он, когда подросток в резиновой маске заглянул в машину. — Но скоро мы пробьемся. Не больше четверти часа… Если обойдется без катастроф… Ну, вы знаете: метеориты, землетрясения, динозавры…

Он нажал отбой, поняв, что и без того нагородил достаточно глупостей. Общение с автоответчиками у него не складывалось: со столь молчаливыми собеседниками, Наткет все время путался в словах и мыслях. Корнелий же, как назло, никогда не снимал трубку.

А еще старик не выходил из дома. Из-за возраста или же из-за болезни, приковавшей его к инвалидному креслу, — Наткет не знал. В стенах дома ни то ни другое Корнелия не ограничивало. Он самолично сделал свое кресло, а это значило, что в нем можно совершить кругосветное путешествие. Старик был лучшим механиком-изобретателем в Сан-Бернардо. Полученная год назад премия за спецэффекты ко «Вторжению пауков с Марса» — первейшее тому подтверждение. Узлы и механизмы, оживившие чудищ, сделал именно старик. Пауки оказались настолько хороши и надежны, что уже снялись в трех продолжениях, и на студии поговаривали о пятом фильме.

Сейчас Корнелий работал над тем, что Наткет называл Универсальной Чудовищной Лапой. Идея была проста: в каждом фильме, который Наткету приходилось делать, всегда наличествовала сцена, в которой монстр хватает какую-нибудь девицу. Гигантские гориллы, ящеры, роботы, спруты, муравьеды — дальнейшие действия могли быть самыми различными, но акт хватания был обязателен. Причины, по которым режиссеры так трепетно любили эту сцену, оставались загадкой: вероятно, ее наличие шло отдельным пунктом в контракте, заключенном с профсоюзом монстров или девиц.

Для Наткета это значило лишь то, что приходилось делать одну и ту же работу. Придумывать и строить одну гигантскую длань, вторую, третью — со временем подобная монотонность приедается. Чтобы с этим покончить, Наткет выдумал Универсальную Лапу — многофункционального монстра, состоящего сплошь из хватательных конечностей. Когти, щупальца, клешни, плавники, манипуляторы, шланги… Если, упаси бог, придется делать фильм про мутировавший вишневый торт, Универсальную Лапу достаточно слегка загримировать взбитыми сливками.

В последнее время студия «Констриктор», на которой Наткет работал, набирала обороты. А ведь он еще помнил времена, когда из «чудовищного» реквизита на студии было лишь побитое молью чучело крокодила да костюм гориллы. Тогда они делали фильмы раз в месяц: «Крокодил», «Аллигатор», «Чудовище Черного озера», «Тварь из реки», «Горилла против Крокодила», «Горилла против Аллигатора»… Если б не случайный пожар, после которого от чучела остались голова да кусок задней лапы, это могло бы продолжаться до бесконечности. Несчастный случай поставил руководство перед суровым фактом — ставить на одну звезду непростительная роскошь. Кое-как вытянув два фильма на жалких останках рептилии, решили расширять репертуар. Режиссеры получили карт-бланш на монстров, а Наткету, чья должность в контракте значилась расплывчатой формулировкой «консультант по спецэффектам», выделили стол и каждый вторник стали отчитывать за превышение бюджета. Сегодня, по счастью, был четверг.

Разумеется, «Констриктор» так и не выполз за рамки формата «Блондинки и Чудовища» (существовало и грубое, не сказать физиологичное, определение, но Наткет старался его избегать), однако дела студии пошли на лад. Наткет совсем не жалел о временах, когда в его обязанности входило таскать на веревочке несчастного крокодила, по возможности не попадая в кадр. Работа, конечно, не пыльная, да и на визитке можно указывать «Укротитель аллигаторов», — вот только скучная до безумия. С новыми монстрами было как-то интереснее.

Львиная доля заслуг в перерождении «Констриктора» принадлежала именно Корнелию Базвилю. Сам бы Наткет никогда не смог заставить чудовищ работать. Еще отец говорил: мол, голова светлая, а руки — дырявые. Наткет не спорил. У него действительно получалось придумывать «всяческие штуки», но стоило взять отвертку или гаечный ключ, как все начинало ломаться. Теоретик до мозга костей. Как-то для одного фильма Наткет решил самостоятельно построить жестяного робота: общую схему он придумал за час, еще пара часов ушла на детали. Собрать этого робота смог бы школьник, знающий, в какую сторону завинчиваются гайки. Наткет же двое суток сражался с железной бочкой, резиновыми жгутами, гофрированными шлангами от пылесосов и прочим барахлом. То, что в итоге получилось, прямо на глазах развалилось на части. Наткет с содроганием вспоминал осуждающее перемигивание лампочек-глаз на жестяной голове.

Его мысли прервал мягкий толчок. Такси тронулось, пока не набирая скорости, но поредевшая толпа уже не могла их остановить. Люди расступались, хотя и продолжали радостно махать. В стороне громко хлопнула петарда, на удивление жалостливо, словно прощаясь. Водитель ответил на взрыв раздраженным гудком.

— Что б я еще когда-нибудь!.. — Он нажал на газ, машина рванулась, и шедшей навстречу женщине пришлось отпрыгнуть в сторону. В боковое стекло Наткет успел заметить изумленное лицо — выражение было точь-в-точь как у ребенка, впервые попробовавшего рыбий жир. Шофер ухмыльнулся, наслаждаясь мелкой местью.

— Она записала номер, — заметил Наткет.

Улыбка индуса тут же скисла. Он быстро взглянул в зеркальце заднего вида и склонился над рулем, пряча лицо. Наткет незаметно подмигнул плюшевому слонику — тот качнулся на повороте, соглашаясь с шуткой.

Вскоре такси выбралось на широкий проспект, зажатый меж геометрически четкими берегами высоток. Наткет опаздывал уже на семь минут, но если все пойдет хорошо, без пробок и новых парадов, — все шансы, что Корнелий ограничится только укоризненным взглядом, а не будет тяжко вздыхать да качать головой.

Проспект по широкой дуге выходил к автостраде. Машина въехала на бетонный мост. Вдалеке Наткет разглядел темную громаду океана, на фоне которого сверкающие небоскребы делового центра казались крошечными и жались друг к другу, как пугливые дети. Желудок невольно сжался от приступа агорафобии и боязни высоты. Сверху город выглядел совсем уж нелепо: игрушечные кубики, которые раскидали по побережью, не собираясь приводить в порядок. Складывалось впечатление, что планировкой Сан-Бернардо не занимался никто, кроме периодических землетрясений.

Этот город никогда ему не нравился. Грязный, шумный, пыльный, а на соседних улицах говорят на разных языках — настоящий Вавилон пару дней спустя после падения башни. Когда Наткет жил в Спектре — всего-то семь сотен километров на север, — он и представить не мог, как за полтора часа проехать триста метров, что севшая батарейка мобильного способна довести до истерики и что можно искренне ненавидеть незнакомую толстую тетку в очереди к кассе супермаркета. И все это происходило на фоне постоянной и пустой суеты. С первого дня, как Наткет перебрался в Сан-Бернардо, он куда-то спешил и притом постоянно опаздывал. Раздражался сам, раздражались на него, срывалось на ком-то третьем… И